– Непременно, – кивнул тамплиер и направился к башне готовить эргов к взлету.

Мы устроились на ковре. Я крепко обнял Энею. Теперь я еще долго не разомкну объятий. Один год, одиннадцать месяцев, неделя и шесть часов для того, кто этого хочет, могут стать вечностью. Вечностью может стать и день. И даже час.

Отец де Сойя благословил нас.

– Я могу чем-нибудь помочь вам? – спросил он. – Если надо, я мог бы переправить вам на Старую Землю какие-либо припасы.

Я покачал головой:

– Спасибо, отец. Все, что нужно, у нас с собой – лагерное снаряжение, корабельная аптечка, надувной плот, ружье. Я ведь недаром был проводником у охотников на Гиперионе.

– У меня есть одна просьба, – оживилась Энея. В уголке рта у нее угнездилась озорная ямочка, как всякий раз, когда она затевала очередную шалость.

– Что угодно, – улыбнулся отец де Сойя.

– Если бы вы вернулись где-нибудь через год… Мне может понадобиться хорошая акушерка. У вас как раз хватит времени заполнить пробелы в своем образовании.

Отец де Сойя побледнел, хотел было что-то сказать, потом передумал и мрачно кивнул.

– Я шучу, – рассмеялась Энея, взяв его за руку. – Дорже Пхамо и Дем Лоа уже согласились телепортироваться сюда, если понадобится. – Она оглянулась на меня. – А они понадобятся.

Святой отец вздохнул, возложил ладонь на голову Энеи в прощальном благословении и медленно двинулся прочь по городской плите. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся в сумерках.

– А что станет с его Церковью? – тихонько спросил я у Энеи.

Она покачала головой.

– Что бы с ней ни стало, у нее появился шанс начать сначала… вновь открыть свою душу. – Энея улыбнулась мне, глядя через плечо. – И у нас – тоже.

У меня отчаянно колотилось сердце, но я все-таки нашел силы заговорить:

– Детка!

Энея повернула голову, прижавшись щекой к моей груди, и выжидательно посмотрела на меня.

– Мальчик или девочка? Я ведь так и не спросил.

– О чем ты? – удивленно переспросила Энея.

– Ну, о том, зачем тебе где-то через год понадобятся Громомечущая Мать-свинья и Дем Лоа… – выдавил я. – У нас будет мальчик или девочка?

– А-а-а, – наконец-то поняла Энея. Отвернувшись, она прислонилась ко мне спиной и пристроила голову у меня под подбородком. – Не знаю, Рауль. Правда, не знаю. Это единственный отрезок моей жизни, в который я всегда избегала заглядывать. Все, что случится дальше, для меня не новость. Ну… знаю, что у нас родится здоровый ребенок и что покинуть дитя… и тебя… будет для меня труднее всего… куда труднее, чем позволить схватить себя в соборе Святого Петра и отправиться в лапы Инквизиции. А еще я знаю, что, когда мы снова будем вместе на Тянь-Шане – в моем будущем и твоем прошлом – и я буду страдать, потому что не смогу рассказать тебе о том, что у нас было, меня будет утешать одно: здесь, в этом будущем, наш ребенок жив и здоров и его воспитываешь ты. И я знаю, ты никогда не позволишь ему забыть, кем я была и как сильно любила вас обоих.

Она глубоко вздохнула.

– Но что до того, мальчик у нас родится или девочка и как мы назовем ребенка… Даже не представляю, милый. Я решила не заглядывать в это время, в наше с тобой время, а просто прожить его – день за днем. Сейчас я так же слепа, как и ты.

Я обнял ее и крепко прижал к груди.

Тут послышалось смущенное покашливание, и, оглянувшись, мы поняли, что А.Беттик все еще стоит рядом с ковром-самолетом.

– Старый друг, – схватила его за руку Энея, – ты что-то хотел сказать?

Андроид покачал головой, но все-таки спросил:

– Вы когда-нибудь читали сонет своего отца «Гомеру», мадемуазель Энея?

Сосредоточенно нахмурившись, моя единственная задумалась, потом сказала:

– По-моему, читала, но не помню.

– Возможно, в строфах этого сонета – ответ месье Эндимиону о будущем Церкви отца де Сойи, – сказал синекожий человек. – И на остальные вопросы – тоже. Вы позволите?

– Пожалуйста, – кивнула Энея. Я почувствовал, что она – как и я – ждет не дождется, когда мы от всех улетим и останемся одни. Я искренне надеялся, что цитата окажется не слишком длинной. Андроид прочел:

Прибрежья мрака озаряет свет,

Травой несмятой манит крутизна,

И в полночь утро набирает цвет,

Тройная зоркость слепоте дана…[64]

– Спасибо, – улыбнулась Энея, – спасибо, дорогой друг. – Она высвободилась на миг из моих объятий, чтобы в последний раз поцеловать андроида.

– Уа! – заныл я, изображая брошенного младенца.

И тогда она подарила мне долгий поцелуй. Очень долгий. Очень крепкий.

Мы помахали всем на прощание, я прикоснулся к управляющим нитям. Древний ковер взмыл на пятьдесят метров, в последний раз пролетел над плитой и каменной башней странствующего города, сделал прощальный круг над эбеново-черным звездолетом и понес нас на запад. Уже доверившись путеводному лучу Полярной звезды, негромко обсуждая достоинства участка для лагеря на возвышенности в нескольких километрах к западу, мы пролетели над могилой старого поэта, где безмолвным часовым замер Шрайк, перелетели через подернутую рябью реку, отражавшую последние отблески догоревшей зари, и поднялись еще выше, любуясь на роскошные луга и манящие леса наших новых владений, нашей древней планеты… нашей новой планеты… нашей первой и будущей и чудеснейшей из планет.