Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Выражаю вам искреннюю благодарность от лица всего отделения за хорошее воспитание коровы! – обернувшись к девушке, гаркнул я. Маня смущённо поковыряла лаптем песок, было видно, что ей очень и очень приятно… – Ну так пойдёмте, посмотрим на этого недобитого врага всего прогрессивного человечества!
Алекса Борра мне продемонстрировали буквально пришпиленным рогами к стене… Нет, нет, живёхонького и даже не поцарапанного… Бодливая корова настолько удачно попыталась его поддеть, что он практически сидел на одном её роге, а второй застрял в заборе меж брёвен. Получалось, что тощее бедро австрийского дипломата находилось в надёжном капкане, а бить корову по голове бессмысленно и чревато – она скотина памятливая…
– Кормилица ты наша, заботница, – прильнула к тёплому коровьему боку счастливая кузнецова дочь. – А вот Митенька намедни жаловался, будто бы в отделении служебно-розыскной собаки нет, так не изволите ли вот её кандидатуру рассмотреть? Она уж, поди, любой шавке брехливой жизни даст…
– Гм… я подумаю. – Мне ничего не оставалось, кроме как откашляться и отступить в дом. – Дождитесь Митю и вместе отконвоируйте задержанного к нам. У нас к нему есть ряд вопросов…
– Если вы сейчас же не избавите меня от этой скотины, я буду жаловаться в Евросо…
Договорить австрийцу не удалось: невероятно взбрыкнув задом, корова хлёстко огрела его хвостом. Чёрт побери, а ведь, пожалуй, я зря так категорично отнёсся к идее девушки! Служебно-розыскная собака нам положена по штату, а эта ещё и молоко даёт. Если отнимут…
В горнице было тихо. Печь не трещала, домовой не бренчал посудой, пауки не шебуршали, да и сама Яга, чинно усевшись у окошечка, задумчиво разглаживала у себя на коленях чёрный головной платок. Я встал рядышком, опёрся руками о стол, намереваясь дать полный отчёт о приключениях у гроба, но наша эксперт-криминалистка жестом попросила помолчать. Пожав плечами, я опустился на лавку рядом…
– Молчи уж… – первой начала бабка. Я не ответил. Моя домохозяйка вздохнула и, опустив глаза в пол, продолжила: – Сама всё знаю, сквозь огонь печной всё как есть видно было… Да наперекосяк пошло, завалил ты энто дело, Никитушка. Ключ, как надо, разбить не сумел, Каргу-Гордыню разбудил, да ещё и приспешникам её прямой выход оставил…
Я открыл было рот, но Яга не дала мне вставить хоть слово в своё оправдание, она всё сказала сама:
– Тебя одного не виню, половинка вины на мне, старой, висит. Как из кургана возвращаться, поведать тебе не успела, а ты там с перепугу-то и запаниковал… Что ключом об пол храбро бил – за то честь и хвала, не побоялся жизнью за людей рискнуть. А что бить его тока об гроб надобно, про то и я, грешным делом, не знала…
– Кощей… знал! – вдруг уверенно понял я.
– Кощей-то! Мог и знать, – равнодушно согласилась моя старушка. – Да и кому ещё знать, как не ему, злодею, раз он энто место таким колдовством мудрёным обставил! А нам и не сказал, мы ему живыми не нужны…
– Думаете, он знает, как вернуть её обратно? То есть даст ей выйти, уничтожить милицию, разгромить страну, а потом явится народу как новый царь-освободитель?
Бабка грустно кивнула. Я вытер пот со лба…
– Еремеев с ребятами наверняка уже засыпали проход свежей солью. Жена гражданина Бессмертного никак не сможет…
– Сможет, – обрезала Яга и чуть мягче продолжила: – Ты о трещине-то на гробе забыл? Так вот, ещё до закату через ту трещинку малую она весь гроб разворотит. Близнецы безвольные силой не обижены, они ей в пять минут проход от новой соли расчистят. А там уж не нам Карге поперёк пути вставать, но тока нам на том месте головы сложить…
– Пораженческие настроения? – попробовал улыбнуться я. Бабка тоже показала в кривой ухмылке два жёлтых зуба:
– И впрямь, чего это я столь заунывственно? Ты ж у нас всему начальник, батюшка сыскной воевода! Командуй давай, а мы исполнять будем…
– Ну тогда собирайте всех – идём на Каргу!
Наша опытнейшая оперативница бодренько вскочила на ноги, хлопнула в ладоши и, стянув с головы цветной праздничный платочек, повязала взамен его чёрный. Но как повязала… Лихо, уверенно, узлом назад, на пиратский манер! Отчаянная старуха на костяной ноге была готова ко всему, а если и собиралась встретить смерть, то не иначе как уделав безносую помелом по зубам, да ещё и обозвав антисемиткой! Логики в этом никакой, но именно так в своё время Шмулинсон обхамил бабулю, а ей словечко запомнилось…
– А мне пока надо с глазу на глаз побеседовать с задержанным.
– И то верно, – хищно улыбнулась Яга. – Поговорить надобно, да тока меня из горницы не гони. Я нонче мирная, небось всего не обкусаю…
По моему кивку в окошко Маняша быстро высвободила корову и, легко скрутив воспрянувшего было австрияка, практически на вытянутых руках внесла его в избу. У задержанного хватило ума не лезть в открытую драку, думаю, после дела об отстреле невест у него есть некий кармический долг перед женщинами, и они это чувствуют.
– Вот злодей преступный. – Кузнецова дочка сурово плюхнула Борра на скамью напротив нашего стола. – Руку ему сразу заломать за стрельбу несанкционированную али после допросу?
– Митькина школа, – переглянулись мы с бабулей. – Спасибо, Манечка, подожди в сенях. Да, придут наши, пусть ждут, к нам никого не пускай.
– А с энтим баловником ещё папенька мой хотел насчёт выстрелов перебеседовать…
– Не проблема, – охотно согласился я, отметив мгновенную бледность австрийца. Судя по всему, он знал кузнеца и догадывался, чего от него ожидать за «баловство»…
Довольная девица вымелась вон, а мы уставились на задержанного. Молчаливый поединок взглядов длился минуты две и не окончился ничем. В том смысле, что раскаяния или стыда мы у пленника не отметили. Более того…
– Как гражданин суверенного государства я требую немедленно доставить меня в столицу, предоставить адвоката и настаиваю на передаче функций обвинения европейскому суду. Например, в Гааге…
– Ещё что-нибудь? – Я произвёл соответствующую запись, развернув на столе планшетку. Алекс Борр сделал неправильные выводы, устроился повальяжнее, закинув ногу на ногу, и продолжил:
– Мы с вами оба профессионалы, не так ли? А значит, понимаем, что эпоха дремучего русского варварства отходит в прошлое. Что бы я ни сделал в этой глухой провинции,