– Десерт! – закричал Берни и захлопал в ладоши. Все встали из-за стола, чтобы Патси могла поменять тарелки и подать десерт. Мужчины вышли на веранду покурить. В начале девяностых годов все усиленно курили.

– Пойдемте со мной, молодой человек, – предложил мне Берни, – я покажу вам сад. – Он запустил руку в огромную вазу с конфетами и стал запихивать их мне – рассовывал по карманам брюк, пока я пытался отказаться. Так, наверное, поступают все дедушки, но откуда мне знать? Одного моего деда расстреляли задолго до того, как я родился, а второй повесился в своем гараже.

Мы пошли по ухоженной дорожке, Берни держал меня под руку. Он был легкий, как комарик, и передвигался легко, как летал, – от куста к кусту. Подходил, трогал какое-нибудь по-осеннему голое растение, наклонялся, чтобы понюхать невидимые цветы, и улыбался мне, ничего не говоря. В саду пахло нафталином – его подложили в фонтан, чтобы отвадить мелкого хищника, который приходил в сад по ночам, – я не понял, то ли барсука, то ли енота.

– Ну, молодой человек, – начал Берни, – чем занимаются ваши родители?

Берни тоже не верит, что я сын Марка, подумал я, или он забыл. Тогда лучше не обращать на это внимания. Моя бабушка начала забывать какие-то вещи и страшно переживала, если ее на этом ловили. И что можно рассказать о Лили? “Звезда всесоюзного масштаба без права выезда за рубеж? Птичка с разбитым сердцем, что всю жизнь пела в клетке? “Красную розочку, красную розочку я тебе дарю”? Не поймут!

– Моя мать занимается импортом дефицитных товаров, – сказал я. – Это очень успешный бизнес.

– Да-да-да, – закивал Берни. – Дайте мне, пожалуйста, конфетку, мне запрещают сладкое!

Я вывернул карманы. Берни быстро разворачивал конфетку, закладывал ее себе за щеку и отдавал мне фантик. Так мы дошли до самого края сада и сели на скамью. И оттуда, сверху, впервые в жизни я увидел небоскребы. Они все стояли внизу, в центре города, сбились в кучу. Тбилиси тоже расположен в горной котловине – мое сердце сжалось. Небоскребы действительно упирались в небо своими четырехугольными головами. Вокруг них толпились дома-карлики. Наверное, смотрели на гигантов-соседей разинув рты. Сейчас, ночью, освещенный город был восхитительно красив. Я подумал – как давно, еще с конца восьмидесятых, я не видел Тбилиси при свете фонарей. Вначале к нам пришла нужда, потом – война…

– Дороти Окли нахлебалась горя со своим сыном, – вдруг прервал молчание Берни. – Но что поделать? Только она и может помочь.

Я резко обернулся. Берни Берг сидел неподвижно и был похож на статую – глаза пустые, и вся история жизни на лице.

– Он должен продать свою арт-коллекцию, – продолжил Берни ровным голосом, – у него же есть покупатель! А сейчас мне нужно в туалет по-маленькому!

22

– О, шер Нини! Я вас так ждала! – барышня отложила рукоделье и живо поднялась навстречу подруге. Они расцеловались. – Говорите же, говорите! Вы уже видели его? И что же?

– Я еду прямо от Потоцких! – объявила мадемуазель Нини. – Маменька осталась у них, а я сразу к вам, ма шер! У меня полно нувель!

Фигура мадемуазель Нини напоминала по форме новогоднюю елку: от маленького хорошенького личика, сидящего на тонкой длинной шейке, она колоколом расширялась книзу, слаборазвитую девственную грудь гирляндой стягивал поясок.

– Это правда, что он безумно красив? И непомерно высок? И шарман? Весь Петербург говорит о нем! А. О.! А. О.! – какая волшебная музыка! Вас представили? Каков он? – забросала ее вопросами подруга.

– Се те ку де фудр! (Любовь с первого взгляда!) – объявила Нини.

– Как это случилось? Ах, расскажите же, прошу вас, голубчик!

Они уселись на низкий диван.

– А. О. приехал вместе с Дидло, нашим танцовщиком, – начала Нини. – Ох, вот уж кто некрасив! Все его лицо в маленьких дырочках! А уж неуклюж, мельтешит вокруг, дрыгает ножками, как на сцене…

– Ну что же вы все о Дидло? – нетерпеливо перебила ее подруга. – Расскажите же о нем, об А. О.!

– Вуаси вам гранд нувель! (Вот вам большая новость!) – Нини прикрыла глаза на секунду, потому что “нувель” была короткой, а ее следовало растянуть на целый вечер. – Дидло пролил чернила на стол, и А. О. превратил эту кляксу в большой рисунок! Мы все стали подходить к столу, чтобы рассмотреть поближе, и, когда наступил наш черед, мы с маменькой апроше (приблизились)…

– Ну же! Не тяните! – подруга понимала, что “нувель” состоит не в рисунке.

– Он сжал мне пальцы с неимоверной страстью!

– Ах! – вскрикнула, забывшись, подруга Нини и откинулась на подушки. Потом понюхала табак.

– Покажите! – попросила она ослабевшим голосом. – Как это было? Как?

– Вот так, – продемонстрировала Нини, – чтоб никто не заметил!

– Фу! Я вас ненавижу!

Подруги засмеялись и взялись за руки.

– Что было дальше? Не утаивайте от меня, шери! Ведь он известный любезник, говорят, в Мраморном дворце есть потайная дверь с переулка, и дамы в сумерках в нее стучатся!

– Потом он показывал фокусы: начал рисовать вроде как каблук сапога и одной непрерывной линией вывел высокий ботфорт, и по левому контуру мы узнали профиль самого Наполеона! Все дамы были от А. О. без ума! Он скоро уехал, к сожалению, великий князь Константин Павлович ждал его. Но маменька обещала, что уж она добьется, чтоб его непременно привезли к нам в Царское! Ах, я влюблена!

Они помолчали: кажется, эта фраза звучала в их беседах слишком часто и уже приелась.

– Говорят, что А. О. умеет рисовать разными частями тела, – снова воодушевилась Нини, – чуть ли не пальцами ног, даже носом! Вы представляете, ма шер, носом!

– О-о-о-о! – радостно протянула ее подруга и рассмеялась победным смехом. И встала с дивана. И подошла к свечам. И повернула головку. Ее лицо смотрелось лучше в профиль, чем анфас. Она тоже припасла “нувель” и лишь ждала своего часа. Час настал.

– Александр Орловский рисует не только носом, – многозначительно произнесла подруга Нини и сделала выразительную паузу. – О, но-но! Не только носом!

23

И маменька сумела добиться своего! Пришлось постучаться ночью в потайную дверь Мраморного дворца, пробежать на цыпочках по холодному мраморному полу, по Овальной проходной, мимо Лакового зала и дальше, в Турецкую баню. В буфет она в этот раз не попала и в Большую столовую не заходила: не на приеме. Залы, право, великолепные, как, впрочем, и весь дворец – подарок князю Орлову от императрицы Екатерины. Проект его вроде бы сама императрица набросала, итальянский архитектор под ее личным присмотром работал. Она хотела отблагодарить своего любовника Григория Орлова за то, что он помог ей взойти на престол. И за то, что подарил ей сына, внебрачного (читай: ублюдка). Истинно царская благодарность! Но, пока дворец построили, Красный канал между Невой и Мойкой засыпали, мрамор доставили – первый дом в Петербурге с облицовкой из природного камня! – у императрицы уже был другой фаворит, и Григорий Орлов так во дворце и не пожил! А теперь и вовсе его забывать стали, все Орловский да Орловский: бунтарь, художник, двухметровый красавец, ах, А. О., А. О.!