— Ну и отлично, пускай они все видят! — прошипел архиепископ с внезапной злобой. — Так же, как видели мою жену!

— Я уже объяснял…

Два ухмыляющихся молодых послушника стащили с меня рубаху. Я услышал, как один из них шепнул другому:

— Стесняться-то особо и нечего!

Затем помазание началось.

Архиепископ Стайлер погрузил указательный палец в маленькую серебряную тарелочку, которую держал его личный помощник, и нарисовал мне на лбу знак Тройственных Ключей; затем коснулся моих губ, горла, сосков, пупка, потом — милосердно обойдя гениталии — колен, голеней и подошв моих ног.

Я начал задремывать. Я ничего не мог с этим поделать! Сначала я пытался сопротивляться и держать глаза широко раскрытыми, чтобы отогнать плотное облако амбрового наркоза, обволакивавшее меня со всех сторон — но тщетно. Сон подкрадывался и тихонько уносил мое сознание, как рассвет уносит бледную серебристую луну. Последнее, что я расслышал, были плагальные лады[60]хора:

— Isax punquit dy tixana dex — pqarnix deta sulimit рух.

— Что это? — через силу пробормотал я.

— Древний таинственный язык первобытных священных текстов, — ответил архиепископ Стайлер, намазывая мои подошвы маслом и заставляя меня подергиваться. Вроде бы сегодня утром я вымыл ноги…

— Что это значит?

— Никто не знает. Если бы мы знали, что это означает, язык перестал бы быть таинственным, верно? Идиот!

Тут я сдался.

* * *

Она разбудила меня поцелуями… … во все те места, что помазал архиепископ: лоб, губы, горло, соски, пупок и — на этот раз не упустив мое возбужденное мужское достоинство! — подошвы ног. Она двигалась под простыней.

— Адельма… — прошептал я.

Тут она скользнула вверх, и ее голова оказалась рядом с моей, на теплой влажной подушке.

— Значит, ты проснулся, — сказала она.

— Так ли?

— Ну, технически, нет. Ты все еще спишь.

Мой желудок заволновался от тревоги и желания.

— Погоди, хочешь сказать, я только что проснулся во сне? Эта вторая комната, в которой меня ждал мужчина…

— Ты никогда мне об этом не рассказывал…

— Я никому еще не рассказывал. О Боже, лучше не говори! Профессор Бэнгс и его Unus Mundus Cubicus… Собор Тройственных Ключей… это тоже был сон?

— Конечно, нет, глупый! Ты по-прежнему лежишь на Алтаре Вторичной Несказанности. И тебе снится, что ты в постели со мной, как и в прошлый раз. Когда я сказала, что ты проснулся, я имела в виду, что ты заснул и снова проснулся во сне.

— Разве это возможно? Проснуться во сне?

— Естественно.

Я привлек Адельму к себе и прикоснулся языком к ее прелестным губам. Потом я захватил рукой одну спелую, дерзкую грудь и нежно сжал.

— Осторожнее, — мягко сказала она.

— Почему?

— Иначе получишь эрекцию прямо перед всем честным собранием. А это не входит в Обряд Исцеления.

— Архиепископ Стайлер придумает очередной праздник…

— Он и так его придумает.

— … Празднество Святого Восстания, — предложил я и почувствовал, что сейчас засмеюсь.

Адельма красиво вздохнула.

— Так не может продолжаться вечно, Хендрик.

— А не может ли… не может ли именно эта часть продолжаться вечно?

— Боюсь, что нет.

— А мне бы хотелось… — пробормотал я.

— Мне тоже. Но, боюсь, если тебе что-то нравится, ты почти наверняка этого не получишь.

Такая идея мне была совсем не по душе.

— По крайней мере, исходя из моего личного опыта, — добавила она.

Адельма натянула простыню нам на головы, и в теплой, ароматной темноте наши лица встретились. Я ощущал порхание ее век, легкое прикосновение ее губ к моим…

… и тут она начала мурлыкать какую-то странную, дрожащую мелодию, вначале без слов, потом с низкими, шипящими слогами, ее голос становился громче, набирал силу…

… isax punquit dy tixana dex — pquarnix deta sulimit pyx…

* * *

— Да будут трижды благословенны всеми почитаемые Тройственные Ключи! — воскликнул архиепископ Стайлер.

— Аминь! — с энтузиазмом отозвались собравшиеся.

— Неугасимо сияющие, неизменно вечные, отныне и вовеки веков!

— Аминь, аминь, аминь!

Огромный кафедральный орган выплеснул поток могучих звуков, волну грохота, грома — ошеломляющий ураган. Звонили колокола, раскачивались кадила, стяги вознеслись к потолку, собравшиеся хлопали, и я, украдкой осмотрев себя, с подлинным облегчением заметил, что все это ликование приветствовало не мою эрекцию, а завершение Обряда Исцеления. Я слез с Алтаря Вторичной Несказанности, и меня снова облачили в священное одеяние.

Стоящий сзади послушник прошептал;

— Вы можете поиметь меня, если хотите.

— Спасибо! — шепнул я в ответ, не оборачиваясь. — Но я не хочу.

— А что со мной не так?

— Ничего. Я просто не хочу вас, вот и все!

— Меня поимело все духовенство! — тут раздался подавленный смешок. — Иногда прямо на Главном Алтаре!

— Я не из духовенства! — возразил я, начиная сердиться.

— Педантичный ублюдок!

Обернувшись к тому, кто так назойливо домогался, вместо золотоволосого мальчика я с изумлением увидел морщинистого, смуглого карлика со злобными глазенками. Его ряса волочилась по полу святилища. Нелепейшее создание! Он ухмыльнулся, точно похотливая обезьяна, и я быстро отвернулся.

— Вы готовы продолжать, сын мой? — вопросил архиепископ Стайлер, непринужденно отпихивая карлика пинком.

— Более чем! — сказал я.

И мы, окутанные сладкими парами ладана, прошли через неф великого собора.

Снаружи, остановившись на верхней ступени, архиепископ поднял руки, и рев огромной толпы моментально стих.

— Наш брат Хендрик вернулся к нам! — воскликнул архиепископ Стайлер. — Восславим же пресвятые Тройственные Ключи! В вечную память об этом счастливом событии я провозглашаю народный праздник и отныне и вовеки веков нарекаю его «Празднество Чудесного Исцеления»!

— По-моему, это чересчур! — пробормотал я. — Начнем с того, что я не был болен!

Архиепископ хитро улыбнулся.

— Но ведь верующие никогда об этом не узнают, верно? Послушайте их!