— Я так и так собирался пройтись по каютам, — важно объявил стюард и пошел прочь с нарочитой медлительностью.

Несколько минут спустя раздался крик — точнее, вопль — этого стюарда, призывающий капитана в почтовую каюту. Вскоре дородный пожилой капитан и стюард выволокли на палубу сопротивляющегося субъекта. Субъект растопырил локти, вырвался и одним ударом повалил стюарда на спину. Отдельные пассажиры, что прохлаждались на палубе, мигом скрылись из опасения за сохранность своих жизней или по крайней мере своих драгоценностей. Другие, в том числе Дюпон и я, наоборот, сгруппировались вокруг дерущихся и затихли, когда капитан навис над поверженным нарушителем и пророкотал:

— Будешь знать, как на нашу почту покушаться!

Бюджет нашего парохода во многом строился на перевозке писем и посылок. Этим зарабатывали все суда, пересекавшие океан.

Нарушитель на миг показался мне обитателем другого мира, ибо был очень громоздок и красен лицом. Возможно, эта же мысль посетила капитана — он вытянул руки, как бы для защиты или усмирения свирепого фантома, и проговорил:

— Эй, полегче!

— Держу пари, вы захотите узнать то, что известно мне! — процедил злоумышленник, поверх капитановой головы озирая пассажиров, словно решал, кого бы взять в заложники. Мы все — кроме Дюпона — невольно отступили на шаг.

Капитан не проявил интереса к словам злоумышленника, зато глупый стюард был явно заинтригован.

— Что тебе такое известно? Что ты можешь знать?

Тут злоумышленник поскользнулся и упал, и капитан со стюардом набросились на него. После ряда неуклюжих попыток высвободиться и под одобрительные крики некоторых пассажиров жертва была сброшена за борт.

Капитан перегнулся через перила и не без удовольствия наблюдал за беднягой, который, в довершение позора, потерял шляпу и теперь сверкал на солнце обширной лысиной. Я бросился к перилам и долго еще смотрел на воду, чувствуя известную жалость к незадачливому мошеннику. Капитан же, уверенный, что нарушителя вычислил стюард, тряс ему руку с теплотой, доселе стюарду и не снившейся.

В тот же день, когда мы уже отчалили, стюард подкараулил меня и с ненавистью осведомился:

— Какой дьявол вас надоумил насчет безбилетника?

Я ничего не сказал.

— Как вы узнали про нарушителя, когда сами только что взошли на борт? Что за чертовщина эта ваша дундукция? Отвечайте!

Позднее стюард отыгрался — препроводил нас с Дюпоном на самые неудобные места в столовой; месть вполне в духе человека его положения и умственных способностей. Зато весь день с лица моего не сходила загадочная усмешка, и до самого восточного побережья Америки она возвращалась, едва злополучный стюард появлялся в поле моего зрения.

Дедукция. Сущ. — Умение делать выводы, используя воображение и разум, а также внимательные наблюдения и прогноз человеческих поступков, являющихся результатом человеческого несовершенства, особенно несовершенства ментального, то есть глупости и наивности. Не путать с расчетом или обычной логикой.

Поначалу я очень боялся допустить какую-нибудь ошибку, способную сбить Огюста Дюпона с пути, открытого для него дедукцией (выше приведено мое собственное определение дедукции, которое Вебстер и другие издатели могли бы использовать для уточнения своих определений этого понятия и которое я составил, наблюдая за Дюпоном во время путешествия через Атлантику). Мне хотелось быть полезным, но не путаться под ногами. Выяснилось, однако, что первую ошибку я допустил задолго до того, как мы начали расследование.

Через два дня после прибытия в Балтимор, утром, я сидел напротив Дюпона у себя дома, в библиотеке. Дюпону я предоставил самое удобное кресло, и теперь его было оттуда не поднять. Не подумайте, однако, что великий аналитик дремал и прохлаждался — нет, он неустанно занимал свой ум.

Дюпон внимательно прочитывал все газетные статьи, касающиеся смерти По, которые я для него собрал, а также другие материалы по теме — биографические заметки из журналов и мою личную переписку с По; всматривался в его портреты. Манерой чтения Дюпон очень напоминал какого-нибудь губернатора колонии, что, сидя за завтраком, стискивает газетную страницу, дабы самой этой хваткой показать, кто здесь главный.

В тот день Дюпон предварил обращение ко мне характерным кивком, заставившим меня почти поверить, что сейчас мой гость выдаст окончательное заключение о причинах смерти По.

— Мне нужно остальное, — заявил Дюпон.

— Да, — чуть поколебавшись, отвечал я. Мне казалось, я понял намек на прискорбную ошибку, проистекшую исключительно из моей недальновидности; в то же время я опасался сразу обескуражить Дюпона. — Мосье Дюпон, как ни изощрялись наши издания в домыслах о смерти По, однако больше статей нет — я собрал все.

Дюпон протянул мне мой блокнот и постучал пальцами по толстой папке с газетными вырезками.

— Мосье Кларк, мне нужны не только и не столько сами статьи, сколько газеты, из которых вы их вырезали. А еще лучше, если вы добудете выпуски каждого издания примерно за неделю до и через неделю после каждой конкретной публикации об Эдгаре По.

— Сударь, каждую газету я прочел от корки до корки; ни одна, даже самая незначительная заметка не укрылась от моих глаз, даже та, где имя По просто упомянуто. Уверяю вас, больше публикаций об Эдгаре По не было.

— Болван! — со вздохом констатировал мой гость.

С подобной характеристикой нелегко смириться, если лично не знать Огюста Дюпона, но я-то успел привыкнуть к его весьма частым восклицаниям такого рода и давно не воспринимал их как оскорбления. Дюпон между тем продолжал:

— Одних заметок недостаточно, сударь. Расположение статьи на газетной странице может сообщить не меньше, чем самая статья. Абстрагируйтесь от статьи, заставляющей сильнее биться ваше сердце, — прочтите все, что напечатано выше и ниже, справа и слева; сличите кегль типографского шрифта, сопоставьте объем текстов. Поверьте, эти параметры также несут информацию. Которой вы, сударь, пожертвовали, вырезая заметки из газет.

Честно говоря, темпы Дюпона меня беспокоили, и скрывать беспокойство удавалось плохо. Наверное, я должен был сам сообразить насчет газетных страниц. Или если не сообразить, то хотя бы вычитать между строк у По. Его К. Огюст Дюпен всегда принимал во внимание самые на первый взгляд незначительные газетные статьи, касающиеся преступления, и брался за расследование лишь после тщательного анализа всего, что напечатано в прессе.

Впрочем, у меня было оправдание — если К. Огюста Дюпена время не стесняло, то нам с Дюпоном наступали на пятки. Перед мысленным взором беспрестанно маячила физиономия моего похитителя, Дюпена. (Перечитав эту фразу, я прихожу к выводу, что не следует писать просто «Дюпен», ибо эта фамилия наводит на мысли о К. Огюсте Дюпене, герое рассказов Эдгара По. Отныне буду писать «Клод Дюпен» или «Барон Дюпен», несмотря на перерасход чернил, который влечет такая подача.) Иногда я даже видел (или мне так казалось) эту физиономию в открытом окне или в толпе на Балтимор-стрит, и всякий раз Барон злорадно ухмылялся в мой адрес. Я не знал, действительно ли он приехал в Америку, или объявление в газете было помещено им с целью ввести в заблуждение парижских кредиторов.