Императрица радостно подхватила:

– Помню, помню. Как тут забудешь: он принимал весьма толковое участие в декабрьских совещаниях – о мерах, необходимых… дай Бог памяти, – императрица приложила руку ко лбу и, вспомнив, бойко проговорила: – «…для возвращения королю польскому наследственной его земли, удержания его на Польском Престоле и обуздании прусского короля».

– Память у вас, Ваше Величество, отменная, – проговорил канцлер Бестужев.

Граф Разумовский тоже подал голос:

– Самое главное, на мой взгляд, Ваше Величество, то, как он отличился, когда был назначен вами обер-гофмейстером двора Великого Князя. Ведь сей пост особо ответственный, при сложных-то отношениях дворов. Он находил общий язык с наследником и его женой.

Елизавета Петровна, внимательно выслушав любимца, согласно кивнула головой, подумав при том, что ежели бы Репнин так открыто и прямодушно не держал сторону Великих княгини и князя, с коими слишком сблизился, то, возможно, не потерял бы ее благоволение. А то придумал – принимать самому участие в военных забавах наследника в Ораниенбауме! Мало того, заменяя ее, императрицу, взял на себя роль посредника в семейных несогласиях Великокняжеской четы.

– Стоит отметить, – паки заговорил Бестужев, – что, будучи сам человеком на редкость благородным, он начал понемногу удалять от него старых друзей-лакеев, меняя общество вокруг Великого князя на более изысканное. Да и сама Великая княгиня отметила, как благотворно он повлиял на воспитание и поведение Петра Федоровича. При Репнине жизнь Малого двора стала куда как веселей и радостней. Сие полезно, ведь уныние – не самое хорошее чувство для молодой семьи…

Императрица паки согласно кивнула. Уже присев, она медленно расправляла рюши на своих рукавах, думая о своем. В голове носились самые разные мысли о человеке, служившем ей верой и правдой. Она ругала свою подозрительность, с коей ничего не смогла поделать. У нее вызывало недоверие к Репнину его слишком уж хорошее отношение к Чертушке, да и к невестке, тем паче, что установлен был факт переписки Репнина с герцогиней Иоганной-Елизаветой Ангальт-Цербстской. Ну как он мог позволить себе таковое, зная ее недоверие к оной шпионке Фридриха? Потому она была вынуждена отдалить его от двора, заменив Чоглоковым. Под предлогом каменной болезни ему разрешили переехать из Зимнего Дворца в собственный дом. Хотя, понятное дело, сие было опалой.

Бестужев снова встрепенулся, вспомнив еще одно достойное дело покойного:

– А как не оценить его работу, – сказал он, обращаясь ко всем, – когда под его наблюдением была построена на Тереке крепость Кизляр, которая стала оплотом против набегов горцев! Ведь она уже столько лет служит России – и наверняка прослужит еще долго.

Все согласно переглянулись. Помолчали. Императрица нарушила паузу:

– Когда я в прошлом году отправила Репнина на западную нашу границу – для приведения в совершенное устройство Ивангорода, Риги, Ревеля, Выборга, Вильманстранда и Пернау – я находилась в полной уверенности, что он справится с заданием. Так оно и случилось – ведь он был прекрасным инженером по землеустройству. Где теперь мне искать такого мастера? – Она снова оглядела всех и грустно молвила: – Да, жаль… Верный человек, не то, что Иоганн Лесток, – и отвернула лицо, дабы скрыть выступившие слезы.

Елизавета понимала, что назначение князя являлось очевидной опалой в глазах всех, кто знал Репнина, тем паче, что он просил своей отставки по состоянию здоровья. Но что ей оставалось делать? Она не могла пожалеть его во избежание проволочки, понеже придавала большое значение быстрому выступлению корпуса. Причиной являлось то, что из перехваченных писем стало известно: король прусский по просьбе Франции выделил сто тысяч талеров на подкуп старших начальников, назначенных в поход войск. Терять время было неможно – промедление могли счесть результатом удачного подкупа. О сем императрица частным письмом уведомила Репнина. Что она могла поделать, когда всюду предатели?

Императрица устроилась за столом в кресле. Склонив опечаленную голову, она некоторое время помолчала, потом тяжело поднялась.

– Что ж, – сказала она, истово крестясь, – пусть земля ему будет пухом, и пусть Господь вознаградит его по заслугам там, на небесах! Пусть он пребудет в лучах славы Господней!

Все, склонившись, молча перекрестились.

– Даст Бог, у нас более не будет подобных потерь, – холодно сказал Бестужев.

Великая княгиня Екатерина Алексеевна узнала о смерти всеми любимого князя Репнина от Гагариной. Фрейлина Екатерины первая передала сие известие, несмотря на все запрещения доводить до четы малейшее слово о том, что происходило в городе или при дворе. Отсюда Екатерина Алексеевна сделала себе вывод о том, что значат подобные запреты: они никогда во всей строгости не исполняются, понеже слишком много лиц занято тем, дабы их нарушать. «Вот каким образом, – писала в своей тетради наблюдательная Великая княгиня, – сводятся к нулю и мудрость государственных мужей и мощь императрицы, когда они не считаются с другой мощью, именуемой молодостью, и с другой мудростью, предостерегающей от злоупотребления властью!».

Нет, властью надо уметь пользоваться с максимальной пользой для всех. И она научится сему, лишь дайте срок!

Все, окружавшие Великокняжескую семью, вплоть до ближайших родственников Чоглоковых, старались облегчить печальное положение оторванности от всех, в коем пытались держать Екатерину Алексеевну и Петра Федоровича. Даже собственный брат Чоглоковой, граф Гендриков, и тот часто вскользь давал им полезные и необходимые сведения. Он смеялся над глупыми грубостями своей сестры и зятя, тем самым поддерживая молодую чету. Те чувствовали себя с ним хорошо и уверенно, понеже граф никогда их не выдавал и не обманывал.

В декабре Великая княгиня писала в дневнике, что год окончился печальным известием о смерти князя Репнина. За весь год была лишь одна большая радость – женитьба камергера Голицына на младшей Гагариной. Скорее всего тот выбрал ее, понеже княжна была весьма похожа на свою преждевременно умершую от горячки сестру Анастасию, прежнюю его невесту.

* * *

Наступил Великий пост. Екатерина говела на первой неделе. Из-за своего полного одиночества и совершенно несчастливого брака она много молилась. Обращаясь к Всевышнему, Великая княгиня говорила ему и себе, что с наследником она непременно будет несчастлива. Она с горечью писала в своем дневнике: «ежели и поддаться чувству любви к нему, за кое он так плохо платит, то будет с чего умереть» и, что ежели бы «он хотел быть любимым, сие было бы для нее нетрудно, так как, от природы она была склонна исполнять свои обязанности, но для того ей нужно было бы иметь мужа со здравым смыслом», а сие качество у Петра Федоровича полностью отсутствовало. В каждой своей молитве Великая княгиня просила Господа вразумить, как ей относиться к своему супругу.

В комнату Великого князя Екатерина Алексеевна входила токмо тогда, когда не считала себя лишней, зная, что мужу нет дела до того, рядом ли она или нет. Он предпочитал оставаться со своими приближенными, коих непривыкшая еще к мужскому обществу Великая княгиня недолюбливала.