Я сидел в парикмахерской, ожидая своей очереди. Привычка менять прическу, приезжая в незнакомый город, возникла недавно. Мне виделся в этом смысл обновления и приобщения к новой среде. Стрижка – дело безобидное. Я вспомнил знакомую дамочку, которая, оказываясь на новом месте, шла к стоматологу вырывать себе зубы. К счастью, она не слишком много путешествовала.

В предбаннике салона традиционно висели образцы продукции: головы мужчин и женщин, обработанные в разных фасонах и стилях. На металлической полке, укрепленной на стене, работал телевизор. Передавали новости. Я был вынужден их слушать. Рыхломордый мужчина в бежевом пиджаке и бабочке в горошек рассказывал о необходимости бомбежек Белграда. По его мнению, Америка должна была отстоять идеалы демократии в Европе и обеспечить ее безопасность. Переключиться на другой канал я не мог: пульта в пределах досягаемости не было.

В зал ожидания вошла парикмахерша, мастер. Ее молодость немного портили маленькие суетливые глаза и странные вывернутые губы в розовой помаде. Она выглядела чрезмерно возбужденной.

– Сербы – нацисты, – сказала она, кивнув в сторону телевизора. – Нацисты. Вот как я их называю.

Я хмыкнул и посмотрел на нее, что называется, исподлобья.

– Take it easy, – сказал я. – Мне, пожалуй, лучше отсюда уйти.

Она уставилась на меня, ожидая разъяснений.

– Срочное дело, – объяснил я, снимая куртку с вешалки. – К тому же я боюсь сексуально озабоченных женщин.

Вышел на открытый воздух и вдохнул теплого, соленого ветра, залетевшего из бухты. Портовые города я любил, потому что бывал в них редко.

В магазине для хиппи я выпил кофе, купил несколько фенек на сувениры друзьям и две книжки Тома Роббинса: «Придорожную приманку» и «Натюрморт с дятлом».

– Любите этого писателя? – спросил меня прыщавый паренек на кассе.

– Отчасти, – ответил я невежливо. – Но они будут хорошим подарком для моей бабушки.

В гостинице телевизор не включал. Лег на кровать полистать новые книжки. Мне нравился нигилизм автора и его отвязное чувство юмора. Чего-то не хватало. Пацифист, антигосударственник, свободный человек в свободном мире… Все это отдавало «маршами мира» и программами MTV.

Командировка подходила к концу. Оставался прощальный банкет на прогулочном кораблике по Чесапикскому заливу. Ближе к вечеру я облачился в парадный костюм и направился на пристань. Встреча была назначена в научном центре «Наутикус» на мемориальном пирсе. Там же располагались морской музей и аквариум. Я изучал жизнь голожаберных моллюсков, когда ко мне сзади подошел Магн Свенсон и дружески прикрыл глаза руками. От неожиданности я дернулся и чуть было не ударил его головой по лицу. Старик был в клетчатой рубахе с техасским галстуком-боло поверх воротника, на серебряной бляхе которого была отпечатана характерная медвежья лапа.

– Привет, Свен, – сказал я, приходя в себя. – Ты испугал меня до полусмерти.

– Дела закончились, – мрачно констатировала его супруга. – Теперь они с Артуром перешли на бурбон. Хорошо, что ты не любишь «Джек Дэниэлс».

– Я люблю коньяк. – Я решил поддержать Свена. – Что творится в твоей конторе? Процветаете?

– Твой дружок уволился, – поспешил ответить Магн. – Открыл собственный бизнес. Ума не приложу, чем он будет заниматься.

Вдаваться в подробности мне не хотелось. Про Свена ходили странные слухи. Норвежец ковбойского вида, верзила с орлиным профилем, он выглядел хищником и, похоже, вел себя в соответствии с внешностью.

– Я знал тебя еще ребенком, – любил повторять он, искренне удивляясь, что этот ребенок вырос.

То же самое могли сказать про меня Ник Джонсон и Арт Гюнтер, которых я считал своими американскими дедушками. Ветераны холодной войны… высокопробные технари… магнаты военно-промышленного комплекса… Они всегда готовы были мне помочь. По доброте душевной. Со времен холодной войны в них оставалось уважение к противоборствующей стороне. Когда-то они дружили с моим отцом, который был их главным конкурентом в области технологий. Когда я оказался в Штатах, часто намекали, что могут оказать мне прямое содействие, но я пока что в нем не нуждался.

– Когда-то я покупал тебе джинсы, – сказал Свен и засмеялся. – Джинсы и револьверы с крутящимся барабаном. Револьверы так блестели, что я хотел оставить их себе.

– Спасибо, Свен, – улыбнулся я. – Такие вещи не забываются.

Мы прошли на корабль по прорезиненному металлическому трапу, прогулялись по палубе. Небоскребы делового центра блестели сталью и стеклом в лучах заходящего солнца, официанты завершали сервировку столов в кают-компании. Я встал у бортика, разглядывая огромный линкор, стоящий на вечном приколе у берега. На экскурсию по судну идти не хотелось: до отплытия оставалось несколько минут.

Нам принесли шампанского. Мы с Ауд, женой Свена, взяли по бокалу. Старик от вина брезгливо отмахнулся.

– Что это? Ginger ale? – спросил он издевательским тоном. – Высшему командному составу полагается другое. В конце концов, я профессор.

– Свен, ты правда служил во Вьетнаме? – вспомнил я байку, рассказанную кем-то из наших общих знакомых. – Почему раньше ты не говорил об этом?

Старик равнодушно пожал плечами.

– Это было давно. Сейчас уже неактуально. Храню дома осколок от русской мины. Вы меня пожалели. Шуганули, но не прибили.

– Если бы это была русская мина, ты давно бы лежал на кладбище, – выдала Ауд старую шутку.

Мы проплывали мирные постройки порта, капитан рассказывал о погрузочно-разгрузочной системе порта Норфолк и о том, во сколько она обошлась бюджету. Кроме военно-морской базы здесь располагался торговый порт. На сухогрузах и баржах покачивались цветастые флаги государств, которые вряд ли мог идентифицировать кто-нибудь из присутствующих. Грузили уголь, песок; у выхода из бухты пришвартовался нефтеналивной танкер размером с небольшой город, выкрашенный в ярко-красный цвет.

Публика по преимуществу состояла из американцев и особ, работающих в стране по контракту. Немцы, французы, несколько итальянцев… Я на корабле был единственным русским. Тень славного советского прошлого, музейный экспонат, реликт.

Банкет сопровождался лекцией о развитии технологий в двадцатом веке. Докладчик стоял у экрана и комментировал диапозитивы с различными схемами и интерпретациями исторических фактов. Многие диаграммы отталкивались от слова «спутник» как ключевого события истории. Другая картинка предлагала перейти от промывания мозгов к их циркуляции и интеграции. Произносить тосты на эту тему не хотелось.

– Ты извини Свена, – заметил мне Арт Гюнтер, оказавшийся соседом по столу. – Он по большому счету не ученый, а бизнесмен. Свен как-то использовал твоего друга? Поматросил да и бросил?

– Какая тебе разница?

Артур был моим любимым американским дедушкой. Каждый год я привозил к нему в Альбукерке своих невест на смотрины, и тот простодушно одобрял каждую из них, находя в любой множество достоинств. У одной были потрясающие глаза, у другой – ноги, у третьей – ум и хорошо подвешенный язык. Когда выбирать и прицениваться надоело, я женился на прислуге своей любовницы. Арт благословил и этот выбор.