На примере удельных бояр XV в. видно, что далеко не всегда переходы на службу к «молодшей братье» великого князя были вызваны неспособностью тех или иных фамилий выдержать конкуренцию при московском дворе. Приведенный далеко не полный перечень лиц из виднейших старомосковских боярских родов показывает, что некоторые из них без труда выдержали бы конкуренцию и заняли подобающие им места в окружении великого князя. Многие представители боярства оказывались невольными заложниками своего землевладения и вынуждены были соотносить свою службу с расположением своих вотчин. Традиционное требование «блюсти бояр как своих» в условиях Феодальной войны переставало иметь силу. В 1433 г., например, передавая великое княжество Василию Темному, Юрий Звенигородский добился в качестве компенсации передачи Бежецкого Верха своему младшему сыну Дмитрию Красному. Заключенное соглашение определяло судьбу бежецких бояр: «А у кого будут в Бежыцьском Версе грамоты жалованные отца твоего, великого князя, или твои у бояр… и в тех грамотах волен яз, князь Юрий Дмитриевич кого как хочу жаловати». Бежецкие землевладельцы должны были доказать лояльность новому князю или потерять привилегированное положение своих земель. Некоторые из московских бояр, владевших вотчинами в Бежецком Верхе, после заключения этого договора решили не искушать свою судьбу, перейдя на новую службу[292].

Связь землевладения и службы тем не менее не имела абсолютного характера. Значение, безусловно, имели также личные связи и привязанности, особенно в случаях с деятельными и популярными князьями. Не случайно некоторые «вассалы» удельных князей готовы были последовать за ними в изгнание. В 1479 г. мятежных братьев Ивана III во время их демарша к литовскому рубежу сопровождали «бояре их и дети боярские лутчшие, и з женами и з детми и с людми». Михаил Шарап Дмитриев (род Нетши) позднее бежал в Литву вместе с Василием Верейским. В 1462 г. бывшие дети боярские Василия Боровского устроили заговор с целью освобождения своего господина (в ссылке с 1456 г.)[293].

Число бояр (и не только) удельных князей пополнялось за счет лиц, поссорившихся по тем или иным причинам с великим князей и его окружением. Среди них были прежде влиятельные Иван Дмитриевич Всеволож, братья П.К. и Н. К. Добрынские, не говоря уже о менее значительных персонах[294]. Позднее к Борису Волоцкому отъехал бывший великолуцкий наместник князь И. В. Лыко Оболенский, недовольный принятым не в его пользу судебным решением.

Наоборот, некоторые великокняжеские бояре второй половины XV в. представляли старинные удельные фамилии. Среди них – Василий Новосильцев, потомок окольничего Владимира Храброго Якова Новосильца, и сын боярина Ивана Можайского, а также Григорий Мамон и его родственник Данила Иванов. Таким образом, существовали вполне очевидные прецеденты повышения своего статуса для некоторых наиболее значительных лиц с удельным происхождением.

Еще одним общим местом в историографии при определении гипотетического круга лиц, связанных с удельными князьями, выступает фактор землевладения. Этот фактор, безусловно, имел место и часто оказывался решающим. На местном уровне удельный князь мог стать серьезной проблемой для неуживчивых вотчинников, которые находились на службе у «государя всея Руси» или других «господ». Примеры подобных эксцессов хорошо известны в первой половине XV в. Особенно ярко они проявлялись во время конфликтов центрального правительства с удельными князьями. В послании епископов к Дмитрию Шемяке 1448 г. красочно описываются действия этого князя: «Которые бояре и дети боярьские от тобе били челом брату твоему старейшему великому князю служити, а села их, домы их в твоей отчине, и ты через то докончанье и через крестное целованье тех еси бояр и детей боярских пограбил, села их и домы их еси у них поотъимал»[295].

Такие действия удельных князей, безусловно, случались и позднее, но после победы в Феодальной войне служилые люди великого князя, земли которых располагались на территории удельных княжеств, могли рассчитывать на его деятельную поддержку. При этом сами удельные «вассалы» оказывались беззащитны перед их возможными посягательствами. В завещании Бориса Волоцкого упоминаются села, которые он «поотоимал в своей вине» у Федора Полева, Андрея Еропкина и у троих Бибиковых. Еще более преуспел в этом его сын Федор. По свидетельству Иосифа Волоцкого (явно преувеличенному), этот волоцкий князь беззастенчиво грабил своих подданных. После смерти его отца «ему не захотел служити ни один боярин, ни дьяк, опроче Коура да Ртища»[296].

При такой постановке вопроса связь землевладения и службы приобретала достаточно условный характер. Вотчинники из уездов, переданных в княжества сыновей Ивана III, имели возможность беспрепятственно остаться на великокняжеской службе. При выборе своего «государя» в большом количестве примеров речь шла об индивидуальных решениях служилых людей. Переходы к удельным князьям носили личный характер, так что близкие родственники могли служить по разным спискам.

Это обстоятельство не было учтено в свое время В. Б. Кобриным. При определении служебной принадлежности тверских помещиков 40-х гг. XVI в. им, в частности, была отмечена связь с Дмитровским княжеством для Андрея Семенова Повадина и братьев Ступишиных, а также, вероятно, для Ивана Болобанова Кувшинова. Среди названных помещиков Петр и Василий Ступишины в 1522 г. участвовали в качестве поддатней в поездке великого князя в Коломну, в то время как А. С. Повадин в 1533 г. был приставом у царевича Окдевлета (Ак-Даулета) в походе на Северу. Все они находились на великокняжеской службе. И. Болобанов Кувшинов был сыном известного дьяка Василия III Болобана Кувшинова[297]. Более вероятной кажется, соответственно, связь указанных лиц с великокняжеской службой, несмотря на их поземельные связи с уездами, входившими в состав территории дмитровского удела.

Грань иногда проходила внутри одной семьи. Это наблюдение справедливо не только для представителей аристократических фамилий (среди князей Оболенских И. В. Курля служил Дмитрию Углицкому, а его брат Никита Хромой – великому князю), но и для некоторых рядовых служилых людей. Так, например, Василий и Федор Васильевы Ртищевы, несомненно, были связаны с дмитровским двором и получали кормления от князя Юрия. Их брат Петр известен как тверской помещик, причем при проверке владельческих прав он ссылался на поместную грамоту, выданную ему великим князем Василием Ивановичем (Василием III), то есть еще до 1533 г.[298]