Прости, Дневник, что больше ничего не добавляю — пришла пора жить. Не хочу обманывать и в то же время не могу сказать, что происходит.

А происходит все, и это самое хорошее, что я могла бы сказать.

Город заливает море, и я пальцем не пошевелю, чтобы его сдержать.

На ковре видны отпечатки тел.

У Антонио два алмаза в ушах, третий алмаз — на его члене.

Антонио блистателен и без алмазов — его свет будит меня и ночью; его красота огромна и поглощает меня без остатка.

Вот отрывок из «Сада», который моя мать берегла для меня: «Я хотела бы постепенно завладеть тобой до такой степени, чтобы, после того как я буду поглощена и выпита до дна, у тебя бы не осталось ни единой капли для утоления чьей-то жажды…»

Апрель 1990 года

Не писала несколько недель; Антонио не вернулся. Освальдо перестал звонить.

Об Антонио ходят ужасные слухи; не могу в них поверить. Он бы не уехал вот так, не простившись. У меня осталось несколько его лент, где заснято мое тело, где я предстаю голой, где я принимаю душ и говорю перед камерой, а сзади звучит его голос. Я ставлю их в свой видеопроигрыватель и плачу, плачу, и меня утешить некому.

Для чего нужен Дневник, если я ему лгу?

Кто я и чего хочу?

Где ты, Антонио? Объявляю еще одну дневниковую забастовку до тех пор, пока мне его не вернут, пока я не увижу вновь его светлые глаза и он мне сам не скажет, почему тоже меня покинул.

Где он скрывается и от кого? Эти слухи не могут быть правдой. Я им не верю.

21 апреля 1990 года

Сегодня вечером в мою дверь постучалась старая женщина: классическая бабушка из сказок, седовласая и красивая, с красным конвертом в руке. Когда она мне его вручала, то дрожала так, что губы ей не повиновались. Насилу вымолвила: «Тони не уехал, он на Кубе».

Она не захотела войти, поцеловала меня и медленно побрела обратно через сад.

Открывая конверт, я уже знала, прекрасно знала, что где бы он ни написал это письмо, оно несомненно было прощальным.

«Восхитительная Луна!

Спешу ответить твоему Дневнику:

Сто раз умру я и еще сто раз,

И от души моей совсем немного

Останется в белеющих костях. Иль вовсе ничего.

Карминное влюбленное ничто.

Ли Банвон (1367–1422)[36]

Боль — это розовый комментарий к желанию быть все время с тобой. Молчание не так болезненно, как твое отсутствие. Марти должен был бы сказать: „Быть свободными, чтобы быть любимыми“[37]. Удержаться и не сунуть руку под твою красную юбку, чтобы дотронуться до тебя и испытать блаженство, — вот чем бредил аутист или простой смертный, только влюбленный. Хочу проделывать это снова и снова, хотя это означало бы вернуться к жизни. „Жить жизнью“, сказал бы Портабалес[38]. С каждым разом я все больше становлюсь твоим, окончательно и бесповоротно. Скучаю по тебе.

А значит, твой пупок, твой язык, твои мысли, твое желание, твои позы, наблюдать, как ты сидишь и беседуешь, вести тебя по дому, завороженную пространством, надеть шапку, и тут же твоя шея, и твои уши, и твой второй профиль, сделанный по мерке желания, твое летящее лицо, твоя свеча, твой зонтик, твой берег, твоя устремленность куда-то, твой цветок, твоя влага, твоя молитва, твоя обнаженность, твоя река, твоя грусть, твои пальцы, уголок твоего глаза, твои мокрые волосы, твоя схема, твоя поддержка, твои уловки, твое знамя, твой пупок — еще раз, — твои коротко подстриженные ногти, твои соски, твои живот, твои голос, твое пробуждение, твое недовольство, твой гнев, твой выбор, твоя величавость, ты сама, ты, опускающая руки, твоя высота, твоя спина, твой фрукт, твоя походка, твое окно, твой дождь, твое небо, твой век, твой закон, твое фото, твой запах всеобщего пола самки-самца, твой портрет в памяти, твой образ, когда я мастурбирую, твое вдохновение, твои вкусы, твоя история, твоя семья и твой дневник, что одно и то же, твое прошлое, твой день рождения, твои волосики на теле, твои звуки, твое имя, мир, динамизм, сила, культура, пыл, родина, бесконечность, пробуждение, роды — все это есть и будет общая грань, где рождается твой запах во мне, где „сто раз умру я и еще сто раз“, чтобы стать тем, кто будет вечно искать тебя, снова влюбляться, любить, целовать, упиваться, обожать, прижимать к животу и кричать из глубин своего воображения, что без тебя я никто и хочу заново появиться на свет, зная, что ты есть, что ты присутствуешь в памяти любви. Я все ищу твой запах и с каждым разом подхожу все ближе и ближе…

Луна, я беспокоюсь, что ты будешь презирать меня за то, что я обращаюсь к тебе с подобными упреками, — ты это действительно так воспринимаешь? Ведь после моих откровений я не должен был бы говорить о том, чего недостает твоему Дневнику, а значит, и твоей жизни: признания фактов, к которым следует относиться с должным вниманием. Невозможно рассказать о чьей-либо жизни, не рассказав о событиях, которыми она была отмечена. Или ты так глубоко затаилась, что не слышала, например, о том, что несколько наших офицеров были расстреляны за измену родине, что Рейган стал президентом, победив Картера, что социалистический лагерь бросил нас на произвол судьбы и что Алехо Карпентьер[39]тоже умер в Париже?

Не знаю, для чего я все это говорю. Как не знаю и того, зачем я примкнул к диссидентам, которых причисляет к врагам не только политическая власть, но, к сожалению, и они сами. Я скучаю по тебе и знаю, что буду скучать все больше и больше.

„Салон — это целое пространство, занимаемое скульптурами; это высокие конструкции: зеленые ноги вздымаются к потолку, они обуты в зеркала в форме молний…“ Для чего это и куда ведет?.. Почему ты выбегаешь на улицу, узнав о гибели Сальвадора Альенде?

Контекст, сумма, отражение событий. „Арт-Улица“ — что это такое. Открой двери людям, чтобы они поняли, что может произойти.

Кровь: твои суждения, твои мысли, твои размышления о крови.

Мысли о крови: Ангола. С семьдесят девятого года там воевали кубинцы, туда поехало множество народа, это было то, что мы называли „пролетарским интернационализмом“… Мы никогда не узнаем, сколько крови было там пролито. А беглецы на плотах, их кровь ведь тоже лилась? А наркогенералы, оставшиеся без своих лабиринтов? Румынская пара диктаторов была расстреляна в Рождество прошлого 1989 года после суда, который был записан на видео и транслировался телекомпаниями всего мира. Казнь президента Румынии Николае Чаушеску и его жены Елены преподносилась в контексте „борьбы с мягкотелостью“. 15 октября 1978 года новый конклав избрал польского кардинала Кароля Войтылу преемником Святого Петра, нарушив более чем четырехсотлетнюю традицию избирать на папский престол только итальянцев. 22 октября он был провозглашен верховным понтификом и принял имя Иоанн Павел И. 13 мая 1981 года Али Агджа стреляет в Иоанна Павла II на площади Святого Петра в Риме, и Папа едва не погибает.