152 миллиметра и метательный заряд к нему. Три зеленых кольца расположенных ближе к верхней части снаряда не оставляли никаких сомнений в его начинке48. Дурные предчувствия, терзавшие полковника с самого утра, получили свое реальное воплощение в виде сероватого куска металла с тремя зелеными колечками.

– Что вы задумали, черт побери?! – перешел на повышенные тона не выдержавший напряжения полковник.

– Не шумите, пан полковник, – спокойно воспринимая раздражение комбрига, ответил «Остап Григорьевич».

– Что значит, не шумите?! Вы что, там, в Киеве, совсем голову потеряли?! Вы хотите, чтобы я затеял химическую войнушку?! На своей территории?! Против своих же граждан, хоть и одурманенных московской пропагандой?! – бушевал праведным гневом Олег Николаевич.

– На войне, как известно, все средства хороши, – бесцветным голосом парировал возмущение полковника «кардинальский посланец».

– Нацисты тоже так думали, развязывая войну против Советского Союза. И где они теперь? – с апломбом вопросил Гончарук, никак не желавший марать свой мундир и без того не совсем «чистый».

– Да?! И где теперь этот ваш Советский Союз?! – в тон ему возразил, тоже начавший злиться не на шутку спецназовец, и сам себе ответил. – Распался! А я не хочу, чтобы мою Украину постигла та же участь! И я сделаю все, чтобы этого не случилось! На мою Родину напал враг, многократно превосходящий нас по силам. Я, двадцать лет назад, дававший присягу служить верой и правдой Отчизне, обязан защитить ее любыми доступными для меня методами. И мне глубоко плевать на то, какими способами это будет сделано!

– А мне, представьте себе, не плевать! То, что вы мне предлагаете, является преступлением. Я не собираюсь выполнять ваши приказы, кем бы они ни были инициированы, и что бы они собой не представляли, – уже более холодным тоном подвел черту комбриг.

– Хорошо, – нисколько не удивился «патриот». – В Генеральном штабе предвидели вашу возможную реакцию, поэтому на этот счет у меня тоже имеется предписание. Вот, – он, покопавшись в планшете, достал еще один листок и протянул его Гончаруку.

Это был приказ, подписанный теми же самыми лицами, о его отстранении за отказ выполнять распоряжения верховного командования и немедленном отбытии в распоряжение командования Объединенными Силами для получения дисциплинарного взыскания. Из текста также следовало, что временным командующим 128-й омбр. назначается податель настоящего документа со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями.

– Где я должен расписаться в том, что ознакомлен с содержимым? – спокойно и даже несколько деловито спросил Олег Николаевич.

– Вот здесь, – указал пальцем новый комбриг, – внизу страницы.

– Дайте ручку, а то у меня нет с собой.

– Держите, – протянул ему свою авторучку спецназовец, пошарив у себя в нагрудном кармане.

Чтобы бывшему комбригу было удобнее расписываться, сменщик заботливо подставил свой планшет под приказ и удерживал его на весу, пока полковник выводил слово «ознакомлен» и ставил размашистую подпись.

– Я свободен?

– Да. Разумеется, свободны.

– Да, вот еще что хотел сказать вам напоследок, – начал полковник, который отнюдь не выглядел огорченным.

– Что еще? – недовольно проворчал сменщик в предчувствии последней нотации со стороны уже теперь бывшего командира бригады.

– Моя военная карьера сегодня подошла к своему логическому финалу. Я давно уже ждал чего-то подобного, поэтому все это время не питал никаких иллюзий на свой счет. Мне, в Киеве, скорее всего, устроят какую-нибудь автомобильную катастрофу с летальным исходом, пышными похоронами и выражением глубокого сочувствия неутешной вдове. Но вы, Остап Ибрагимович (явный намек на авантюризм спецназовца), кончите гораздо хуже, чем я. При любом раскладе, вы являетесь неудобным свидетелем, поэтому от вас постараются избавиться при первом же попавшемся случае, но в отличие от меня, память о вас сотрут отовсюду, даже из архивов вашего ведомства. Не было такого человека, и все тут. Это в лучшем случае. А если все-таки это грязное белье, – кивнул полковник в сторону ящиков, – вдруг всплывет ненароком на поверхность, то ваши хозяева, спасая свои, изъеденные молью, шкурки, всех собак повесят на вас, заявляя, что это сугубо ваша частная инициатива. И тогда уже ничто не спасет вас от пожизненного срока в одной из голландских тюрем, где вы вскоре и помрете от якобы сердечного приступа. И ваши дети, если они у вас имеются, будут до конца своих дней носить клеймо детей международного преступника.

– Хорошенькое же напутствие вы мне оставляете, – угрюмо процедил врио комбрига.

– О, нет. Это не напутствие, а всего лишь предвидение вашего незавидного будущего. А в качестве напутствия я хочу пожелать вам не терять присутствия духа в свой последний час, который не за горами. Dixie49.

Олег Николаевич четко козырнул при этом новому командиру бригады и, не говоря больше ни слова, полез вон из «госпитальной» машины. Весь этот разговор проходил при открытых дверях и преимущественно на повышенных тонах, поэтому его свидетелями были все оставшиеся офицеры бригады. Ошарашенные всем увиденным и услышанным, они стояли в молчаливом оцепенении от неожиданности происходящего. Выбравшись из «лживой» машины, несущей в себе смерть под знаком красным знаком милосердия, он никому и ничего не стал говорить. Все они и так слышали, а лишние слова тут были абсолютно ни к чему. Каждый из них должен был сам сделать для себя выводы. Поэтому он, молча пожав всем руки на прощанье, неловкой и слегка покачивающейся походкой, слегка ссутулившись, пошел куда-то прочь, даже не заходя к себе в кабинет, чтобы забрать с собой личные вещи. Бойцы спецназа, все еще стоящие в оцеплении никак не препятствовали его уходу. Новый командир что-то тихо сказал одному из своих сопровождающих и тот, выслушав его, неспешной походкой, двинулся вслед за Гончаруком. Все понимали, что видят своего командира последний раз в жизни, а он уходил все дальше и дальше – в небытие и забвение, тем самым прокладывая им тот же самый путь. Никто не остановил его, и никто не пошел вслед за ним. Они смирились со своей участью, решив принять действительность как объективный процесс, которому бесполезно мешать.

III

Дождавшись, когда полковник покинет школьный двор, превращенный в плац, новый врио командира бригады не спеша вылез из автомобиля наружу. Пытаясь выглядеть бодрячком, несмотря на выволочку, которую ему на прощанье устроил полковник, «Остап Григорьевич» с наигранным оптимизмом произнес вслед удалившегося Гончарука:

– Ну, что ж, паны офицеры, как там, в Библии говорится «пусть мертвые погребают своих мертвецов»?! Так, кажется, если я не ошибаюсь?! А мы с вами пока еще вполне живые, поэтому должны продолжать выполнять возложенные на нас обязанности.

Чтобы хоть как-то утвердить свой авторитет, он в свою очередь тоже решил со всеми поручкаться. Однако же «балаклаву» так и не снял с головы и подлинного своего имени и звания не озвучил, предпочитая для всех оставаться просто Остапом Григорьевичем. С точки зрения соблюдения конспирации это было верным шагом. Какой смысл открываться людям, если уже через несколько часов они навсегда распрощаются. Да и сам характер предстоящей акции не располагал к панибратской откровенности, распространенной среди офицеров во всех бывших республиках бывшего СССР.

– Паны офицеры, – продолжил он после быстрого завершения церемонии приветствия, – к сожалению, время не располагает к тому, чтобы его бездарно тратить без пользы. Поэтому, давайте, не мешкая приступим к выполнению чрезвычайно важного для нас и для всей Украины задания. Судя по всему, мне самому предстоит провести инструктаж по правилам и особенностям обращения со спецбоеприпасами, о котором говорил приезжавший до меня представитель министерства обороны. Ладно. Разберемся на месте. Вы подполковник и вы майор, – обратился он к Житецкому и Николенко, – пока можете быть свободными и заниматься своими делами, а вас капитан Тарасюк, также как и всех ваших подчиненных, я бы попросил сопроводить нас к месту дислокации вашего дивизиона.

В ответ на эту просьбу капитан Тарасюк козырнул в знак подчинения приказам официально вступившего в должность временно командующего бригадой:

– Есть, сопроводить! Я поеду в голове колонны, а вы тогда держитесь за мной. Тут недалеко,