и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знаменами, с которых — не бойтесь! — стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его нет больше. Но есть Родина. Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед. Но вы — вы втоптали наши знамена в грязь. Теперь пришло время: поднимите их и преклонитесь перед ними…Если в вас есть совесть!»[350].

В данном случае Деникин с уважением упоминает «знамя свободы», надо полагать, речь идет о красном флаге. Иными словами, предполагается сосуществование старых и новых символов, что в целом соответствовало и отношению Временного правительства к государственной символике. Но Деникин выступает за то, чтобы лишь старые боевые знамена, преображенные после революции, были символом российской армии. Однако вполне ли искренним был генерал? В своем кругу представители высшего командования постоянно противопоставляли боевые знамена и ненавистные «красные тряпки». Споры шли лишь о том, в какой степени и в какой ситуации символы революции могут быть тактически использованы для укрепления военной дисциплины как пропагандистский материал. Об этом неразрешимом конфликте старых и новых символов сам Деникин пишет, воссоздавая «типичные» слова офицера того времени, высказываемые в обществе других офицеров: «Ну да, я чту полковое знамя и ненавижу их красные тряпки»[351]. Порой же слова о «красных тряпках» произносились и публично. В этом контексте даже осторожная речь в защиту старых знамен воспринималась многими сторонниками Февраля как явно контрреволюционная.

В некоторых радикально настроенных полках продолжали, впрочем, довольно долго относиться с большим уважением к своим старым полковым знаменам. Так, даже 27 января 1918 г. комитеты 8-го Гренадерского полка постановили преобразовать его в Военно-революционный полк московских гренадер, в который зачислялись лишь солдаты-добровольцы. Резолюция гласила: «…Для увековечения памяти создания Военно-революционного полка московских гренадер сняться группой записавшихся со старым полковым и новым революционным знаменами в вооруженном виде…»[352]. Так, старый символ использовался при создании новой революционной армии.

Пожалуй, матросы Российского военно-морского флота, несмотря на свою революционность и решительность в отрицании прочих символов «старого мира», были более верны своему Андреевскому флагу, который издавна был знаком тяжелой и почетной морской службы и в качестве такового нередко изображался на матросских татуировках[353]. Сложно было отрицать такой символ, ставший буквально частью жизни моряков. И хотя сигналом присоединения к революции и во флоте был боевой флаг красного цвета, поднятый на мачтах кораблей, все же на корме судов продолжал развиваться традиционный военно-морской Андреевский флаг (точно так же вели себя в 1905 г. моряки броненосца «Князь Потемкин-Таврический» и некоторых других кораблей, восстававших во время Первой российской революции)[354].

Уже утром 28 февраля моряки крейсера «Аврора», стоявшего в Петрограде, подняли на стеньге грот-мачты красный флаг. В Гельсингфорсе, на главной базе Балтийского флота, первым кораблем, поднявшим красный флаг, был линейный корабль «Император Павел I» (флаг появился на стеньге фок-мачты линкора 3 марта)[355]. По-видимому, и в этом, и в других случаях использовался сигнальный красный флаг с двумя концами. Запись во флагманском историческом журнале гласит: «В начале восьмого часа вечера… линейный корабль „Павел I“ поднял боевой флаг, развернул башни на стоящий рядом с ним „Андрей Первозванный“, после чего на „Андрее Первозванном“ был также поднят боевой флаг. <…> Вслед за ними подняла боевой флаг и стоящая рядом с ними „Слава“. Следуя движению 2-ой бригады линейных кораблей, подняли боевые флаги „Севастополь“ и „Полтава“. На „Петропавловске“ команда, собравшись на баке, настаивала на подъеме боевого флага из солидарности к 2-ой бригаде кораблей. Начальник бригады не разрешил поднять боевой флаг и сам с офицерами уговаривал команду успокоиться». С наступлением темноты на кораблях были подняты красные фонари[356].

Подъем красного флага на сигнальных фалах (к рее мачты) мог означать: «Веду артиллерийский огонь». В международном своде сигналов этот флаг «В» (Bravo) именовался «пороховым флагом»: его следовало всегда держать на судне, которое грузит или выгружает порох, либо другие взрывчатые вещества. В Российском военно-морском флоте красный флаг («Н») имел целый ряд значений: «Гружу или везу порох»; «Стреляю в цель из орудий или минами»; «Взорвать мину»; «Позволяется начать стрельбу». Иногда этот флаг расшифровывался и так: «Стреляю в цель», «Упражняюсь с минами»[357]. Но поднятый вопреки всем правилам на стеньге фок-мачты, где во время боя поднимался государственный или военно-морской флаг, красный флаг мог означать только понятный всем морякам призыв к восстанию.

Однако на корме все военные суда базы продолжали поднимать Андреевский флаг. Красные боевые флаги на мачтах кораблей, стоявших в главной базе Балтийского флота, были важным и ярким символом переворота. Эта картина была запечатлена сразу же несколькими фотографами, находившимися в городе. Уже 4 марта «революционный командующий» флотом вице-адмирал А.С. Максимов приказал спустить боевые флаги, что должно было стать знаком прекращения восстания и подтверждением власти нового командования. Однако команда линейного корабля «Андрей Первозванный» отказалась выполнить этот приказ до тех пор, пока не будут удовлетворены все ее требования и все же красные флаги были спущены, но лишь по призыву революционных организаций в ночь на 5 марта[358].

И в последующие месяцы красный флаг не раз поднимался на мачтах военных кораблей. В разных ситуациях это имело разное значение, часто он вновь был важным символом протестного движения команд.

Однако матросы использовали и Андреевский флаг как средство политической мобилизации во время восстаний против монархии. Сохранились фотографии, изображающие митинги команд 4 марта на льду, перед кораблями, базировавшимися на Гельсингфорс. Над толпой видны и военно-морские, и красные флаги. Во время демонстраций, приветствовавших Февральскую революцию, матросы разных баз флота (Гельсингфорс, Ревель) также несли, одновременно, и красные, и Андреевские флаги. На некоторых же фотографиях, изображающих данные манифестации, видны почти исключительно военно-морские флаги. И в Петрограде Гвардейский экипаж выходил на манифестации под традиционным военно-морским флагом, рядом с ним несли красный транспарант с надписью: «Да здравствует мир между народами»[359]. Это свидетельствует о схожести символического сознания матросов различных соединений флота.

На военных кораблях, находившихся вдали от основных баз, матросы также приветствовали революцию под красным и традиционным старым Андреевским флагом. Так, 4 марта в вахтенном журнале линейного корабля «Цесаревич» появилась запись: «Команда с музыкой спустилась на лед, продолжая кричать „ура“. Вскоре появилась команда с „Адмирала Макарова“ во главе с командиром. Появились два флага — Андреевский и красный»[360].

Показательно, что Андреевский флаг изображался и на новых революционных символах — красных знаменах, заказанных политическими организациями матросов и отдельными военно-морскими частями. Так, даже на знамени