кто-то большой, очень сложный. Не я, не ты и не ты, – Труп поочередно кивает Поэту и старику Три Шакала. – Не мы! А что-то такое огромное, в которое мы помещаемся. Мы есть, пока оно спит… Нет, все равно не так. Мы всегда есть. Но потому, что однажды приснились тому огромному. Я не знаю, как правильно. По-немецки тоже не могу объяснить.

– Это нормально, – кивает Дана. – Кто способен рассуждать о подобных вещах красиво, четко и ясно, обычно даже близко не представляет, о чем говорит. К бессвязному бормотанию у меня как-то больше доверия: пребывая внутри невозможного, поди хоть что-то внятно скажи.

– Классическая проблема всех богословских дискуссий, – улыбается Три Шакала. – Кто не знает, тот хорошо формулирует, кто знает, орет и мычит.

– Жизнь, – вдруг говорит Наира, весь вечер тихо просидевшая с телефоном в дальнем углу, – стала похожа на бесконечный подъем по лестнице к, предположим, горному храму. На тот этап, когда уже так давно поднимаешься, что больше не понимаешь, сколько еще осталось, почти не помнишь, как путь начинался, так устала, что уже все равно, закончится ли хоть когда-то подъем, или так теперь будет вечно, совсем не уверена, что в конце лестницы действительно храм, но особо об этом не думаешь, а просто идешь.

– Настолько тебе тяжело? – так тихо, что почти беззвучно спрашивает Дана.

– Да не то чтобы мне. У меня-то как раз все нормально. Не хватает живых концертов; впрочем, я не уверена, что мне все еще хочется петь для людей. Эта чертова бесконечная лестница – она, понимаешь, как бы разлита в воздухе. И подъем ощущается. И воздуха постоянно чуть-чуть не хватает, как глубоко ни вдыхай.

– Понимаю, – кивает Дана. – Меня так пару раз накрывало зимой.

Артур укоризненно качает головой. Подразумевая: вот и зря тебя «накрывало». Не надо так, дорогая. Забей ты на них. Человеческий мир отдельно, а мы отдельно. Потому что мы – это мы. (Это проще сказать, чем сделать, поди целиком отделись от мира, в котором живешь, но Артур есть Артур, ему все моря по колено после того, как умер и нахально воскрес.)

– К счастью, – улыбается им Наира, – по пути можно заворачивать в «Крепость». Она – за любым поворотом, за каждым углом. Приходишь сюда и переводишь дыхание. Хотя лестница не закончилась. Не знаю, что там на вершине. Да и есть ли вершина…

– …Но храм-то у нас явно здесь, – подхватывает Борджиа, Йонас Каралис, известный в городе ювелир. И признается: – Я бы еще осенью крышей поехал, если бы сюда не ходил.

– Потому что здесь не обычная жизнь, а волшебный сон, – встревает Труп. Он как раз вспомнил трудное литовское слово «stebuklingas» и рад возможности его применить.

– Ну все! – веселится Дана. – Допились до храма и волшебного сна! Вот кто бы мне сказал, что выйдет из наших посиделок по субботам и средам. Пятрас, конечно, гений, что мастерскую мне завещал.

Артур подходит к ней, обнимает (осторожно, чтобы не разбудить куницу Артемия) и говорит:

– Да ладно тебе. Ничего сверхъестественного не случилось. Просто мы сделали, что смогли. И у нас получился всего-навсего самый лучший бар в мире. И, возможно, его окрестностях. Судя по некоторым отзывам, даже в них!

Дверь открывается, в «Крепость» заходит Юрате в белой спортивной куртке и явно пижамных фланелевых полосатых штанах. Все присутствующие смотрят на нее, открыв рты. Потому что, во-первых, пять утра – это даже для нее поздновато. А во-вторых, пижама! Ну, то есть штаны.

«Легка на помине, – весело думает Дана. – В смысле, подходящая кандидатура. Если бы мы действительно были сном, то понятно же, чьим».

А Труп говорит то же самое вслух, на радостях путаясь в окончаниях и приставках:

– Вот ты сможешь! То есть, смогла бы. Нас всех при… заспать, нет, наснить!

Общий одобрительный вздох подтверждает его заявление. Как печать – документ.

– Ну уж нет, – смеется Юрате. – Ты все перепутал. Это не вы мне приснились. Скорее уж я – ваш предутренний сон. Очень приятный, потому что про гамбургеры…

– Про что?! – переспрашивает нестройный хор.

– Про гамбургеры, – повторяет Юрате. – Про целую гору гамбургеров. К сожалению, уже не горячих. Но довольно теплых еще.

– Я опять перестал понимать, – огорчается Труп.

(Он все понял, просто сам себе не поверил. Какие могут быть гамбургеры в пять утра.)

– Булки с котлетами, – невозмутимо поясняет Юрате. – Я почему-то была уверена, что «гамбургер» интернациональное название, известное всем.

– Известное. Просто это так неожиданно…

– Так волшебный же сон! – смеется Юрате. Снимает рюкзак и начинает доставать оттуда разноцветные свертки.

– В розовой упаковке самые острые, в зеленой много огурцов и каких-то других овощей, в синей… уже не помню, кажется, просто классика, – скороговоркой объясняет Юрате. – Разбирайте давайте. Я по дороге не удержалась, один развернула – ум отъесть!

Артура долго просить не надо, он первым хватает гамбургер, разворачивает и откусывает сразу примерно треть.

– Фантастика! – прожевав, заключает он.

– Фантастика, – соглашается Дана, попробовав. – Но откуда они? Явно же не с заправки. А кто еще в такое время работает?

– Никто, к сожалению, – отвечает Юрате. – Просто у меня очень много друзей. И один заявился с кучей гостинцев прямо в четыре утра.

«Например, он повар. Частный предприниматель. Обслуживание праздников – как это называется? А, кейтеринг. Всю ночь готовил, потому что завтра с утра у кого-то тайная свадьба, партизанские именины, подпольный пикник. Но поделился с Юрате. Поди с ней не поделись! Хорошая версия, – думает Дана, внимательно разглядывая упаковку в поисках названия ресторана или хотя бы фирменного значка. Но на бумаге только причудливые узоры. Расследование зашло в тупик, не начавшись, – думает Дана. – Ладно, захочет, расскажет сама».

(Юрате уже прямо сейчас очень хочет. Но все равно не расскажет, что узоры – и есть название одной из лучших Эль-Ютоканских закусочных «Приют дурака».)

* * *

• Что мы знаем о цивилизации ТХ-19?

Что высшая октава культурного наследия здешнего человечества – это попытки живого сопротивляться прижизненному умерщвлению, лучи небесного света, воплотившиеся в слова, изображения, звуки, свидетельства, что бывает иначе, что где-то есть (а значит, и для нас в перспективе, теоретически, хотя бы за последним порогом возможна) настоящая жизнь.

Вильнюс, апрель 2021 года, никогда

Анэличка (Помидорчик с легкой руки Юрате, хотя ярко-красную зимнюю куртку она еще в марте сменила на длинное серое, цвета солдатской шинели пальто), Анэля Адамовна Неизвицкая тридцати восьми лет, тестировщица («специалист по автоматизации тестирования», – возмущенно поправляет меня она), идет по городу Вильнюсу в половине одиннадцатого утра, толком еще не проснувшись, но очень быстро, почти вприпрыжку, уж больно холодный в этом году апрель.