— А, я не сказал. Шесть бомб вы подложите в расщелину под лобастой скалой, ну, помнишь такую?

— Где олений скелет?

— Да, прямо в расщелину, до которой доходит мох. Поглубже. И вот когда самураи…

— Я понял. — Улыбнулся плотоядно Ляпунов.

Фурцев вздохнул.

— Не все.

— Что?

— Не все понял. Если у вас не из чего сделать длинного фитиля, то… придется кому-то рискнуть жизнью. Сильно рискнуть. За пять секунд далеко от каменной лавины не отбежишь. Теперь понял?

Посланец только махнул рукой.

— Найдем из чего сделать длинного фитиля, а нет, так и рискануть ради такого дела можно. А ты уверен, вашбродь, что камень подломится?

— Я хорошо его рассмотрел вчера. Если правильно заложите заряд, подломится.

— А можно я с ними? — Восхищенно спросил Мышкин.

— Здесь нужен.

Еловый холм в задней своей части превращался в овраг, в вершине которого проклевывался ключ. Обоими своими крыльями овраг выходил к речному берегу и выводил к нему, разваливаясь в стороны, маленький ручеек.

Опасливо оглядываясь по сторонам, Фурцев, Ляпунов и Будкин вышли из под защиты зарослей на песчаный берег. Снег продолжал падать. Крупные снежинки как тусклые искры гасли в темной, проползающей мимо воде. Неба видно не было, противоположного берега тоже.

Выволокли плот, связанный ремнями из сушняка и обтесанных молодых сосенок. На воде он держался неважно, зарываясь одним углом под воду. Набросанный сверху лапник, промок мгновенно. Ляпунов осторожно ступил на борт; тихо чертыхаясь под нос, потоптался. На лице проявилось сомнение.

— Не выдержит, собака.

Принесли и поставили на середину плота деревянный ящик с бомбами. Тяжелый угол совсем скрылся под водой. Ляпунов мрачно тыкал шестом вокруг плавсредства.

— Нет, вашбродь, если еще твоего артиллериста сюда, потонем к чертовой матери. С бомбами я и сам разберусь.

Фурцев кивнул.

— Ладно, ложись.

— Это как, то есть, ложись? Тут и так уже хлюпает!

— Ты что, думал стоять в полный рост, да еще с шестом? Поплывешь под видом куста.

Будкин на радостях, что не придется в воду лезть, мгновенно вырубил на склоне куст молодого боярышника. Его укрепили посреди плота. Ляпунов со стоном улегся. Его забросали сверху еще разными ветками. Поручик отошел на несколько шагов, и оглядел работу.

— Молись, чтобы снег не перестал, и не забирайся дальше середины.

— Почему?

— Так будет лучше. Ну, с Богом. А это тебе для сугрева.

Поручик засунул между ветками лапника флягу с водкой.

Вернувшись в лагерь Фурцев выслушал доклад Мышкина. Унтер успел произвести визуальную разведку по всему фронту. На хуторе заработала полевая кухня Ражина, видно самураи решили как-то кормить пленных. Была произведена одна публичная экзекуция. Дали примерно двадцать палок одному пехотинцу. Встать после этого он не смог. Все прочие пленные были специально выведены из амбара, и принуждены любоваться происходящим.

— Сколько их?

— Тридцать два. Без мундиров, босиком, связаны, деморализованы.

Фурцев кивнул. Одно время он думал о том, чтобы ударить вместо батареи по хутору, освободить пленников, но толку в этой операции, видимо, не будет. Быстро в строй этих бедолаг не поставишь.

— Что на батарее?

Выяснилось, что японцы пытаются впрячь своих кавалерийских лошадок в самодельные оглобли, которые приделаны к одному из шести единорогов захваченных ими при ночной атаке на позиции.

— Видимо починили. — Сказал Фурцев.

— Ловкая нация. — Охотно высказался Мышкин.

Третьей частью доклада был рассказ о том, что творилось в лагере. Плахов и Доскин под ехидным командованием географа собирали горючий материал для отвлекающего костра. Костер был частью стратегического замысла капитана, горючего материала для него требовалось много. Все трудились в поте лица.

— Штаны-то все время падают — смех! — Веселился унтер.

Все ремни, как известно, были конфискованы для постройки плота, так что обыкновенное подпоясывание сделалось громадной проблемой.

Еще большей проблемой было поведение студента, то есть солдата Колокольникова.

— А что такое?

— Извольте видеть сами, вашбродь.

Колокольников лежал в яме с закрытыми глазами, накрытый плащем и присыпаемый снегом. Лоб у него был мокрый, голова каталась из стороны в сторону. Он тихо, странно постанывал.

— Жар? — Спросил получик.

— Хрен поймешь, вашбродь. Я первоначально на него строгостью, только какая тут строгость.

Фурцев хотел было спросить привычное — про температуру, про вызов врача, но вовремя спохватился и лишь презрительно дернул щекой. Опять фантазия из жизни прошлой. Поручик велел закатать Колокольникову рукава, но вены у того оказались в порядке, нигде никаких синяков.

— Нет, сейчас наркоманы уже не колются, — сказал Мышкин, — теперь другие способы.

— Дайте ему два глотка водки, и пусть лежит.

О том, что Колокольников и без этой болезни представлял собой чистейший балласт для команды, капитан вслух выражаться не стал. Попробовал пройтись на эту тему подпоручик Плахов, мол, выгодно болеть посреди войны, но Мышкин живо оборвал сетования сунув ему кулаком в жирный бок.

Стали готовиться к решающему бою.

Первое дело, конечно, оружие. Мышкин лично зарядил все фузеи, и проверил не оббиты ли кремни у пистолетов.

Второе — амуниция. Раз ремни ушли на увязывание плота, пришлось поработать иголкою с ниткой, чтобы закрепить то, что сползает и не держится.

Едва закончили приготовления, начало синеть небушко, и выскользнул из-за еловых вершин бледный пока диск ночного светила. Первым в колонне, естественно, встал бывалый унтер, глаз и уши всей разведкоманды. Следом, шагах в тридцати, должен был двигаться Доскин с тесаком и пистолетом. Если, не дай Бог, унтер попадет-таки в неприятность, у Доскина будет возможность тихо ретироваться и упредить остальных. Плахов исполнял роль вьючного прапорщика. На него повесили все шесть фузей, в руках он тащил сшитый унтером мешок с последней бомбою. Фурцев, во избежание обиды, объяснил ему, что на случай внезапного рукопашного боя, руки у разведчиков должны быть свободны. А фузея в таком деле скорее обуза, чем подмога. Но бросать ружья совсем, тоже нелепо. Могут пригодиться впоследствии. Значит, надо выделить для переноски кого-то одного, естественно, самого сильного.

Замыкать войско Фурцев положил себе с Будкиным.

Особая роль была отведена Колокольникову. Лихоманка продолжала его трясти, но способность понимать, он, кажется, не утратил. Капитан терпеливо, доходчиво и несколько раз объяснил студенту его роль. Ему надлежало сделать лишь одно — когда грянет первый взрыв в стороне утеса, бросить вот этот смоляной факел в кучу собранного хвороста. Взметнувшееся над елями пламя отвлечет внимание тех самураев, что останутся на батарее, и не пойдут в атаку на ротмистра Родионова. Это поможет разведкоманде остаться незамеченной.