– Да режьте вы все, к чертовой матери! – не выдержала наблюдавшая за всем этим Татьяна Сергеевна.

– Там внизу кевлар, его не разрежешь, – объяснил ей Александр.

– Ну, так осторожнее, черт бы вас всех побрал! – не унималась она.

Наконец, с огромным трудом и массой предосторожностей, с Гурова стянули все до трусов, и он, взглянув на свое плечо, загрустил – сустав опух так, что смотреть было страшно.

– И он еще сопротивлялся! – раздраженно прокомментировала губернаторша.

Натянув с помощью медсестры пижамные штаны, из-за чего почувствовал себя настоящей развалиной, Лев Иванович вслед за каталкой, на которой возлежал Романов, хлопая шлепанцами, поплелся в рентгенкабинет – тут уж он отстоял свое право передвигаться самостоятельно. Больную руку ему сразу же положили на перевязь, а второй он прижимал к себе банку из-под кофе, в которую для надежности, чтобы не потерять, положил и флешку, целлофановый пакет с документами бандитов, а еще пистолет, служебное удостоверение и диктофон.

– Это еще что? – возмутилась губернаторша, показывая на банку – все остальное она восприняла как должное.

– А это то, из-за чего мы с Санычем оказались в таком плачевном состоянии, – объяснил Гуров.

– Поняла, – покивала она, сменив гнев на милость. – Сейчас позвоню, чтобы приехали и забрали.

– Да я уже предупредил людей, – ответил ей Александр.

Результаты снимков были неутешительны для обоих, и Татьяна Сергеевна взялась за них всерьез. Она самым подробным образом расспросила Гурова о том, где и когда была получена травма, кто лечил, как лечил, а потом вынесла свой вердикт: полный покой, таблетки, уколы, физиопроцедуры, прогревания, компрессы и все в этом духе. Надо сказать, что Романову досталось не меньше. Каждый из них прямо на месте безропотно получил свою порцию уколов, а потом Гуров сказал:

– Татьяна Сергеевна, я не планирую задерживаться здесь на всю оставшуюся жизнь, так что сократите, пожалуйста, курс лечения до необходимого минимума, то есть верните мне возможность свободно владеть рукой, а остальное я уже дома как-нибудь долечу.

– За десять дней вы здесь вполне пройдете весь курс, потому что в Москве вам долечиться не дадут, – уверенно заявила она, и Лев Иванович хоть и сделал возмущенное лицо, но мысленно с ней согласился – да, не дадут. – Зато потом вы надолго забудете про свою руку.

– Таня, ты мне хоть костыли дай, что ли! – попросил Александр. – Как я тебе от койки до туалета добираться буду? На кресле-каталке? Ты же мне на ногу наступать запретила!

– А судно под кроватью на что? – невинно поинтересовалась она. – Оно ведь именно для этих целей и предназначено. А еще памперсы существуют!

– Та-а-аня-я-я! – взвыл Романов. – Ну, не позорь ты меня!

– Ага! Испугался! – ехидно воскликнула Татьяна Сергеевна, но тут же тихонько рассмеялась: – Сашка! Ну, ты сам подумай, где мы возьмем памперсы твоего размера? Не выпускают таких! Правда, можно попробовать найти те, что для крупных животных делают, типа медведей, – задумчиво пожала она плечами, но глаза у нее при этом насмешливо поблескивали. – И с судном у тебя ничего не получится по причине твоих габаритов, тут уж бельевой таз нужен! А вот где взять костыли на твой рост и вес, я не знаю, – развела она руками. – Тебя же ни одни не выдержат: ни деревянные, ни алюминиевые.

– Ты права, – подумав, согласился он, не обращая внимания на ее насмешки – наверное, привык к ним. – Ладно! Скажу мужикам, пусть что-нибудь придумают.

Татьяна Сергеевна отконвоировала их в палату, возле которой на стульях сидели с ружьями мужчина и подросток, и Гуров понял, что это один из сыновей Косолапова с сыном, то есть их собирались положить в одну палату с Михаилом Михайловичем. Словно в подтверждение этого губернаторша сказала:

– Степа! Мишка! Из палаты никого не выпускать! А то не посмотрю, что вы уже взрослые, и выпорю беспощадно!

– Есть, мать-командирша! – ответил ей сын, а внук уточнил:

– А впускать можно?

– Только своих, и не сегодня! – предупредила она.

Услышав это, уже немного взбодрившийся от всей царившей вокруг них с Романовым суеты Гуров мысленно хмыкнул – Татьяна Сергеевна явно недооценила ситуацию, потому что этих своих было очень много.

– Ну, все! – обратилась она к своим новым пациентам. – Кровати вам приготовлены, а покушать сейчас принесут – вы же, наверное, целый день ничего не ели.

– И даже не пили, – добавил Романов.

– Ну, вот! – всплеснула она руками. – А вы, Лев Иванович, еще что-то возражать пытались. Да у вас налицо физическое и нервное истощение! Вас, по-хорошему, после стационара вообще в санаторий надо бы отправить.

– Покой нам только снится, – махнул рукой Гуров и замер, почувствовав, что плечо практически не болит, а только слабо ноет.

– Даже не думайте! – все мгновенно поняв, воскликнула Татьяна Сергеевна. – Это временный эффект от обезболивающего, а вот когда его действие пройдет, все вернется на круги своя, так что вам лечиться и лечиться! И тебе, Сашка, тоже!

– А мне-то чего? Делать мне больше нечего, как только по больницам разлеживаться! Переночую здесь, и все. А уколы мне и Наташка дома сделать сможет, или ты медсестру пришлешь.

– Щас! – возмутилась губернаторша. – Нет, дорогой! Так легко ты не отделаешься! Я тебя еще когда предупреждала, чтобы ногу щадил, а ты что натворил? Смотри, нажалуюсь Наташке, и она тебе тогда покажет небо в алмазах!

– Таня, это неспортивно! Это удар ниже пояса! – пошел на попятную Романов. – Я же не отказываюсь лечиться. Готов все стерпеть, особенно в такой приятной компании, и лежать в больнице буду столько, сколько надо.

Спасая Александра, Гуров бесцеремонно влез в их разговор-перепалку:

– Кстати, об алмазах. Саныч, где народ?

– Да куда они денутся, приедут! – отмахнулся тот и попросил у тещи: – Таня, ты людей с едой поторопи, а то жрать хочется так, что спасу нет.

– Да принесут уже сейчас! – заверила она их. – Ну, идите, устраивайтесь, только не шумите – Михаил Михайлович спит.

– Не шуметь на одной ноге? Это уже какой-то цирковой трюк получается, – буркнул Романов.

– Татьяна Сергеевна, как китайцы? – тихо спросил Гуров.

– Ужасно, – сразу став предельно серьезной, ответила она. – Странно, что они вообще еще живы. Истощены так, что непонятно, в чем душа держится, обморожения у всех без исключения, избитые, покусанные, да там всего хватает. Когда Виталий мне позвонил и сказал, что надо койко-места готовить человек на сорок, я сразу же приказала на третьем этаже все левое крыло для них освободить – мало ли какую заразу они могли подцепить, а у нас ведь здесь и родильное отделение. Пижам с тапочками и прочего белья нам явно не хватило бы, так я Борису позвонила, и он со склада новые привез. Всех врачей и медсестер на работу вызвала, и тех, кто уже ушел, и тех, у кого был выходной. Работы нам здесь на всю ночь – мы еще и половину даже частично не обследовали, так что лаборатория будет круглосуточно работать, пока все анализы не возьмем. Не знаю уж откуда, наверное, от тех китайцев, что у нас тут санитарами работают, но к прибытию вертолетов возле больницы собрались все их соотечественники, что в городе работают. Господи! Сколько же было слез, воплей, рыданий, криков и от горя, и от радости! Они у меня до сих пор в ушах звенят! А уж когда эти бедняжки внутрь вошли и их в душ отправили, так санитары мне сказали, что они мылись и плакали, потом одевались и опять плакали, ели и снова плакали. Наверное, счастью своему не могли поверить, что из ада вырвались, – в ее голосе слышались слезы. – Ладно! Идите уже, а то у меня и без вас дел невпроворот.