Монотонно урчал мотор, мягко перекатывалась по ухабам разбитая полуторка, путались мысли, сами собой закрывались глаза. Заснул, постанывая, Седых, задремал Ларин, давно спали и остальные солдаты…

А капитан Громов проснулся. Поначалу он решил, что видит прекрасный сон. Колеблющийся фитиль фонаря, сидящий в углу Рекс, участливо заглядывающая в глаза Маша. Но когда увидел, как Рекс заметался по блиндажу, выделывая немыслимые пируэты, Маша кинулась его успокаивать, а Рекс увертывался и легонько прикусывал ее руки, Виктор понял, что это не сон.

«Значит, жив, — подумал он. — Как же это? Нет-нет, этого не может быть».

И тут он увидел, что Маша торопливо что-то пишет. «Не кричи, — прочитал Виктор, когда она поднесла к его глазам блокнот. — Ты жив, но контужен. Что-нибудь слышишь?» Громов отрицательно качнул головой. «Это пустяки. Пройдет. Главное — не пропала речь».

— Однажды у меня такое было, — прокричал Громов. — Под Сталинградом. Тогда я вот таким же способом пытался узнать, что за девчонка вытащила меня из воды, а потом дала свою кровь.

«Нашел?» — написала Маша.

— Кого?

«Девчонку-то?»

— Нашел. Но она оказалась не девчонкой, а старой каргой, к тому же с Урала. А там народ упрямый. Сколько я бился, пока не убедил, что лучшего деда, чем я, ей не найти.

Маша со смехом обняла Виктора, уложила и, что-то приговаривая, стала подтыкать одеяло.

А чуть в сторонке сидел Рекс. Он терпеливо ждал, когда хозяин вспомнит о нем. Сам он о себе не напоминал — гордость не позволяла. Виктор совсем было задремал, как вдруг его будто толкнуло. Он открыл глаза. Маша хлопотала у стола, а прямо перед ним сидел Рекс. Он внимательно и с такой безраздельной любовью смотрел на хозяина, что Виктору стало стыдно.

«Болтать черт знает о чем и не вспомнить Рекса!» — корил он себя.

Виктор потихоньку выпростал из-под одеяла руку и положил Рексу на голову. Тот благодарно моргнул. Веки сами собой опускались, ему хотелось зажмуриться и тихонько урчать от блаженства, но он чувствовал, что рука хозяина еще слаба, да и весь он какой-то не такой. Надо его стеречь. Стеречь и защищать.

Виктор все понял. Уж кто-кто, а он-то Рекса знал. Виктор легонько потрепал стоящие торчком уши. «Упругие, — отметил про себя, — значит, собака в форме. Это хорошо». Потом отвернулся к стене и заснул.

Через три дня капитан Громов был на ногах. Говорил нормально, постепенно возвращался и слух. И все бы ничего, если б не предстоящий разговор с комдивом. Конечно же, Виктор знал об указе, о том, что Героя ему присвоили посмертно, понимал, что разговора об этом не избежать. Полковник Сажин так радостно, так искренне расцеловал своего командира разведки, что у того сразу отлегло от сердца. Сажин и так и эдак разглядывал Виктора, качал головой, трогал то плечи, то грудь и приговаривал:

— Ты смотри, и вправду Громов. А я не верил. Не иначе, думаю, двойник отыскался, да такой ушлый, что обдурил и Рекса, и Машу. Нет, это все-таки Громов. Да, чтоб не маялся и не думал: необходимые бумаги в Москву мы отправили, так что словечко в скобках уберут. Подписали все, вплоть до командующего фронтом и члена военного совета. Теперь дальше. Сколько думаешь отсиживаться в тылу?

— Я в принципе хоть сейчас…

— Сейчас не надо. А вот денька через три постарайся. Дивизии предстоят большие дела. Пополнение уже прибыло, но народ необстрелянный. О разведке и говорить нечего: разведки у меня нет. Поэтому даю тебе чрезвычайные полномочия: ходи по частям и подбирай себе людей — ты лучше знаешь, кого надо в разведроту. А командиры получат указание отпускать любого, кого выберешь. Это — первое. Второе. Хоть это и твое личное дело, но скажу по-отцовски: оформи отношения с Машей. Ты не представляешь, сколько она хлебнула, когда мы тебя… схоронили. Подумай и о ребенке.

— Да я хоть сейчас! Я давно ей говорю…

— Опять ты свое «сейчас». Сейчас не надо. А вот завтра зайди к начальнику политотдела. И Машу пригласи.

— Но ведь…

— Помолчите, капитан Громов, помолчите. Тьфу ты, сбил с толку. О чем это я? Ах да! Заявление о разводе она уже отправила. Причем сделала это, когда ты отлеживался под «тигром». Учти это! И помни всю жизнь. Таких женщин — раз, два и обчелся. Все понял?

— Так точно, товарищ полковник! — сияя, ответил Виктор. — Спасибо вам! Огромное спасибо!

— Да ладно уж… — добродушно заворчал комдив. — Ты мне разведроту сколоти. Чтоб была не хуже той. Да, рота была что надо, — горестно вздохнул он. — Жаль ребят, очень жаль. Но другого выхода не было. Ты это понимаешь?

Громов молча кивнул.

— Ну вот и ладно. Прощай, капитан. Через трое суток жду с докладом.

У Громова азартно загорелись глаза. В нем начал работать задремавший было механизм, который есть в каждой военном человеке: получен приказ и его надо выполнять. Начал Виктор с того, что зашел к доктору Васильеву. Тот профессионально оглядел Виктора и одобрительно хмыкнул:

— Ну то ж, недельки через три можно в строй.

— Ты что?! Какие там недельки?! Сажин приказал через три дня сформировать разведроту. От старой-то — один командир.

— Да ну тебя… — Васильев обиженно отвернулся. — Стараешься, стараешься, лечишь, лечишь — и все насмарку. У тебя же серьезная контузия. Ты хоть понимаешь, что это значит?

— Не только понимаю, но и знаю. Одна уже была. Под Сталинградом. И тоже чуть не схоронили.

— Тем более. Такие фокусы даром не проходят.

— Точно. Молодец, Коля! Свое дело знаешь. Все это даст себя знать… после победы. Так что практика врачам обеспечена. А сейчас не до этого. Ты же сам говорил, что в экстремальных ситуациях организм мобилизует все резервы и пускает их в ход. Разве может быть более экстремальная ситуация, чем война?

— В принципе ты, то есть я, прав, — потирая переносицу, рассуждал доктор. — То, что ты остался жив, провалявшись три дня в земле, а еще через три встал на ноги, к тому же ты говоришь, слышишь, — все это противоестественно, я бы даже сказал, антинаучно. Но факт есть факт. И таких фактов немало. Да, вспомнил, — хлопнул он себя по лбу. — Тебе это будет интересно. В четвертой палатке лежит какой-то разведчик. Обгорел жутко, а заживает как на собаке. Но что самое удивительное — расстраивается не из-за ожогов, а из-за того, что спалил усы.

— Фамилия? — подскочил Громов.

— Не помню. А вот Рекса привел он.

— Усатый… — напряженно вспоминал Виктор. — Так это же Седых! Старшина Седых! Золотой мужик! Где он, говоришь, в четвертой?

— Ага.

— Спасибо. Я побежал.

Громов действительно бежал, и бежал довольно уверенно.

«Порядок, — отметил про себя Васильев. — Можно в строй. От него немчура еще натерпится. А ведь если задуматься — это фантастика. Придется, видно, после войны всю медицину пересматривать».