Но в этот момент Петр пробормотал что-то неразборчиво и грубо, и начал поминутно вздрагивать, как и Саша, что окончательно доказывало, что это наверняка был Петр Ильич, которого мальчик держал своими руками. Петр даже взглянул на него, стыдясь своей слабости и пытаясь подняться. Затем все-таки высвободился от удерживающих его рук и сел, не сводя глаз с Ууламетса.

— Моя дочь предпочла тебя, — сказал старик грубым и хриплым голосом. — Но я бы никогда не удивился этому. — Ууламетс потряс посохом в их сторону, слегка задевая Петра по ногам. — Так куда же она ушла?

— Твоя дочь, — пробормотал Петр. Он покачивал головой и теребил руками волосы. — Твоя дочь, старик…

— Куда она ушла? — едва не закричал Ууламетс. Петр подтянул колени вверх, обхватив их руками, а Саша бросился между ними, думая, что старик захочет ударить его. Но Петр, тем временем, глубоко вздохнул и поднял руку, указывая прямо перед собой в сторону лесной чащи, а Ууламетс встал и начал вглядываться туда, будто мог что-то увидеть кроме лунного света да плотной стены безжизненных деревьев.

— Ты действительно смог разглядеть ее? — прошептал Саша, а Петр лишь покачал головой и продолжал все так же сидеть, когда Ууламетс вернулся к ним.

— Нам надо отправляться домой, — сказал старик, и Саша очень обрадовался этому.

— Да, господин, — сказал он, подавая Петру руку, чтобы помочь встать на ноги.

Петру было нечего сказать, и поэтому за все время пути он не произнес ни слова. Он только один раз запротестовал, отказываясь от помощи и уверяя, что может идти сам, хотя было видно, что он хромал, тяжело дышал и часто терял равновесие на скользких местах.

— Помогите ему, — упрашивал Саша, обращаясь к старику, но Петр не хотел помощи ни от того, ни от другого и продолжал ковылять, пока они не дошли до крутого подъема, ведущего во двор.

В этот момент что-то ударилось о забор.

— Вероятно, кролик, — сказал Саша, увидев, что Петр остановился около ворот и, казалось, застыл там. Он ухватил его за руку и потащил по дорожке вслед за стариком. Он и сам боялся оглянуться назад, чтобы поинтересоваться, что или кто может наблюдать за ними сквозь забор.

Теперь-то он знал, что все, что окружало их, было самой настоящей реальностью. Он знал, что все что он видел и слышал, происходило на самом деле, а не казалось ему, как знал и то, что теперь и сам стал частью всего окружавшего их. Он понимал, что Петр подвергался опасности, потому что это существо, этот белый призрак, на самом деле был мертв и проводил время за охотой на берегу реки. И то, что Ууламетс сказал, обращаясь к Петру: «Моя дочь предпочла тебя…", еще больше усложняло дело…

— Еще немного вперед, — сказал он Петру, из которого, казалось, вышли остатки сил за время их путешествия, или так действовал на него окружающий холод.

Неожиданно ощущение холода начало действовать и на Сашу, в тот самый момент, когда он вновь заметил краем глаза белый призрак.

— Хозяин! Господин мой, Ууламетс! — позвал он, поскорее ухватившись за Петра.

Старик быстро повернулся назад.

— «Оно» здесь, — сказал Саша. — «Оно» здесь, и преследует нас…

— Скорее в дом, — сказал им старик, уже с самого крыльца. Он поднял задвижку и распахнул дверь, откуда на них хлынули золотистые потоки света от горевшего очага, образуя на крыльце странную картину из мечущихся теней. — Быстрее, внутрь.

И в этот момент Саша подумал, что кто бы ни был этот призрак, дочь или нет, старик был охвачен смертельным ужасом.

В доме ощущалось тепло, там были стеганые одеяла, в которых можно было завернуться, освободившись от влажной, почти сырой одежды, там была чашка водки… и Петр наконец в полной мере ощутил, что возвращается к жизни.

Он чувствовал себя чуть глупым и в чем-то слегка обманутым. Остановившись около печки, он пил водку из чашки, в то время как Ууламетс прошел прямо к своей драгоценной книге, освещенной масляной коптилкой, а Саша метался между печкой и столом, откуда раздавалось бормотанье старика. Он все еще не освободился от испуга и, видимо, поэтому не сменил промокшую одежду, в которой сидел на земле у реки. И все это безрассудство, как в итоге с полным правом мог считать Петр, стоило им того, что они едва не повстречались со смертью.

— Вот, — угрюмо сказал Петр, протягивая мальчику чашку, — выпей немного. Это согревает.

Саша сделал небольшой глоток, сморщил лицо, как только проглотил обжигающую влагу, и тут же вернул чашку.

Пока ни Петр, ни старик не произнесли ни слова, а тишина, стоявшая в доме, нарушалась лишь странными звуками, будто под домом что-то двигалось, видимо испытывая какое-то неудобство. Доносившаяся с низу возня скорее всего напоминала медведя, пожелавшего устроить себе берлогу в подвале, если только забыть о том, что в это время года медведи уже просыпаются и подобные занятия для них сейчас просто не имели смысла.

Саша же продолжал вертеться в пространстве между столом и печкой, не сводя глаз ни с Петра, ни с Ууламетса. В какой-то степени обстановка в доме раздражала Петра. Сейчас он больше всего хотел, чтобы поскорее наступило утро, когда солнце наполнит смыслом окружающее и объяснит весь тот кошмар, который произошел этой ночью. И надеялся, что с первыми солнечными лучами и сам освободится от этого кошмара, как от ужасного сна. Он подумал, что его память находилась в страшном беспорядке или от удара в момент падения в лесу, или от того, что он поверил в тот бессмысленный вздор, который постоянно вбивал в его голову мальчик, и в итоге просто-напросто вообразил, что рядом с ним находится девушка, которая появилась прямо из кустов боярышника, твердость и остроту шипов которого он мог подтвердить по своей израненной правой руке.

Он сделал еще глоток. Ууламетс перевернул очередную страницу, затем еще одну, открыл чернила и что-то записал, поскрипывая пером, которое явно принадлежало черному ворону. Неожиданно Петр почувствовал, как его охватывает дрожь, в горле покалывает, а душевное равновесие постепенно исчезает.

Тогда он подумал о том, что во время обеда Ууламетс наверняка имел возможность что-то подсыпать в рыбу, а, может быть… (Он постарался как можно быстрее проглотить то, что было у него во рту и почувствовал, как жидкость обожгла его больное горло и все остальное, что встретилось на ее пути)… даже и в вино. Но это было бы слишком жестоко.

Следующая его мысль была о том, что они должны были бы уйти отсюда завтра, не дожидаясь, пока он совершит над ними очередного насилия…

В этот момент Ууламетс поднялся из-за стола, убрал чернила, закрыл и отодвинул книгу.

Нахмурившись и некоторое время помедлив, он подошел к огню и остановился около Саши и Петра.

— Она, — спросил он, — она выглядела… очень несчастной?…

Петр откинул назад волосы, поднял чашку и пристально взглянул на старика.