«Я отсюда теперь до конца своей жизни не выйду! – подумал Кабанов, прижимая фиолетовые от холода руки к батарее парового отопления. – Как тут хорошо! Какое блаженство!»

– Вот, новый комп нам поставили, – похвастал швейцар, смахивая тряпочкой пыль с монитора. – Любое видео легко тянет… Вам сколько сахара ложить? Пять? О-ё-ёй, какой вы, оказывается, сластена! Я, знаете, тоже, когда прапорщиком в органах служил, любил чаёк послаще… Значит, в тот раз вы тоже сюда по служебным делам? Я так и понял, когда вас увидел. И знаете, на чем я вас раскусил? Вы за один вечер четыре раза в ресторан заходили и что-то там заказывали. Разве нормальный человек будет так обжираться? Не иначе, как контрольная закупка. Я прав? Хе-хе! Доложу вам, у меня память цепкая, как вошь… Я вам шесть ложек положу, не возражаете? Если хотите погорячее, то я кипяточка подолью… Как сейчас помню, что это была ночь с шестого на седьмое сентября. Я прав? И «Мерседес» у вас был голубого цвета. Вот только номер запамятовал. Но это легко установить…

И швейцар со значением погладил ладонью тихо гудящий видеорегистратор.

– Не желаете на себя глянуть, нет?

Мозг Кабанова уже оттаял настолько, что начал воспринимать и даже сопоставлять некоторые чрезвычайно важные факты.

– А что значит – глянуть на себя? – спросил он, жадно хлебая горячий, одурманивающе сладкий и пахучий чай. – Вы имеете в виду запись с вэб-камеры?

– Точно так! – отрапортовал бывший прапорщик. – Здесь записано всё, что попадает в поле зрения наших видеокамер. Кто в казино заходит, кто мимо него прохаживается, кто высматривает или вынюхивает что-либо…

– Неужели запись за седьмое сентября осталась? – вымолвил Кабанов, чувствуя себя рыбаком, который ухватил за хвост рыбу размером с дирижабль.

– Конечно, осталась, – ответил швейцар, тыкая пальцем по клавиатуре. – У нас записи год хранятся. Ага, вот! Тут целая неделя. Желаете посмотреть? – С этими словами бывший прапорщик нажал enter. – Доложу вам, что качество записи оставляет желать лучшего. Но при желании… Ага, это вот пятое. Сейчас перемотаем вперед… Вот внизу экрана бегут циферки – это, значит, день, месяц и время с точностью до секунды. Как видите, всё у нас схвачено, всё под контролем, тут не только терроризм, тут… Ну, конечно, проститутки шлындают, не без этого, но это грех не бог весть какой… Ить! Ить! Как она ножками выписывает! – Швейцар тыкал пальцем в смутный контур фигуристой дамы. – А вот рядом с ней, видите, стоит такой плечистый? Докладываю вам, это я собственной персоной! Хе-хе! Вот она ко мне, голубушка, подходит… Чего это ей надо?.. Дает что-то… Нет-нет, это не деньги! Это зажигалка, наверное… А вот и ваш «Мерседес» подруливает! Так, парковочка, фары выключили, дверь открыли… Выходите из машины… Обратите внимание, как внимательно я смотрю на вас! Докладываю вам, что уже тогда я просек, что вы за гусь… Вот вы подходите к дверям казино… Ага, я кланяюсь… Обратите внимание, с каким почтением я вам поклонился – чувствовал же, что коллега прошел, а не какой-то там толстосум… Вот вы зашли… Ну, собственно, и всё.

– Подождите! – крикнул Кабанов. Он едва ли не вплотную придвинулся к монитору. Там продолжалось все то же скучное действо. Люди двигались короткими толчками, как шахматные фигуры, подъезжали и отъезжали машины, хаотично мерцал огнями светофор. И вдруг – какой-то человек подошел к «мерсу» Кабанова, замер на несколько секунд у двери. У «мерса» вдруг вспыхнули на мгновение фары и габариты, как если бы его разблокировали пультом. Затем незнакомец открыл дверь, быстро юркнул в салон и закрылся изнутри.

– Люди приезжают, отъезжают, – бравым голосом комментировал швейцар, делая вид, что не заметил, как неизвестный проник в машину Кабанова и мысленно прикидывая, какие последствия это может иметь для него.

– Стоп! – крикнул Кабанов. Он дрожал, но уже не от холода, а от страшного предчувствия. – Перемотай назад! Еще раз этот кусок!

– Сделаем, сделаем! Сколько угодно раз повторим. Доложу вам, что мы тоже на этот светофор обратили внимание. Уж слишком бестолково мигает: красный, желтый, зеленый, а потом снова желтый. Это получается, что желтый выпадает в два раза чаще, чем другие цвета. Не случайно ли это сделано, чтобы увеличить число аварий в непосредственной близости от нашего казино? Я, знаете ли, всё подмечаю! От меня, доложу вам, ничто не ускользнет…

Но Кабанов смотрел вовсе не на светофор. Лицо незнакомца разглядеть невозможно – по нему скользят блики от неоновых ламп. Вот он подходит к машине Кабанова. В темных очках, в темном костюме, фигура тонкая и стройная. Бородка. Небольшая такая. Даже не бородка, а месячная небритость. Вот «моргнули» фары «мерса». Замок разблокирован. Незнакомец берется за ручку, открывает дверь, на мгновение оборачивается, чтобы посмотреть на вход в казино… Но вот его лицо! Его лицо!!

– А-а-а!! – страшным голосом закричал Кабанов. – Это психолог!! Евгений!!

Швейцар застыл, глядя на монитор.

– Террорист? – уточнил он. – В розыске?

Он только собрался спросить, на какое материальное поощрение может рассчитывать за оказанное содействие в поиске опасного преступника, как Кабанов схватил регистратор, рванул его, избавляя от штекеров и проводов, и вместе с ним кинулся на выход.

14

Эта чудовищная новость, доставшаяся Кабанову так легко, исключительно тяжело усваивалась его сознанием. Эта титаническая умственно-нравственная работа была сродни тому, как если пытаться проглотить противотанковый снаряд, да еще бить по нему кувалдой, чтобы быстрее зашел. Кабанов давился страшной истиной. Психолог Евгений, человек, перед которым Кабанов раскрыл душу, которому рассказал о себе всё, которому доверился – этот человек так подло и низко открыл его машину, спрятался за задним сидением, а потом оглушил его разрядом электрошокера. Этот утонченный интеллигентный врач, которого Кабанов считал самым надежным в числе своих знакомых, самым умным, самым порядочным, самым высоконравственным, совершил столь низкий поступок. И что потом? Отвез за город и скинул его в подвал, а машину сжег? Значит, это он взял на душу тягчайший грех – вырвал Кабанова из этой жизни, заставил его страдать, мерзнуть, голодать… Ах, ах, ах!

Кабанов плакал, неистово жалея себя. Так кому же верить на этой земле, если даже врачи превратились в палачей? Он бежал на другой конец города, к Зойке… тьфу, проклятое имя! К Ольге, к Олюшке, к единственной на свете женщине, которая поймет и пожалеет его. Он придет к ней, встанет перед ней на колени и скажет: «Вызывай полицию, я уже ее не боюсь! Но прежде возьми и просмотри эту запись. Ты увидишь