агонами, в Греции устраивались разнообразные другие соревнования в родах деятельности или просто природных качествах, лишенных непосредственно очевидной функции в жизни общества. О мусических агонах мы будем говорить в гл. IV.

Сейчас отметим засвидетельствованные с древнейших времен и в чем-то сближающиеся с атлетическими агонами состязания в пляске. Так, состязания в пляске, возможно, с мячом, очевидно, имеет в виду одна из древнейших греческих надписей — надпись на дипилонской вазе.[556] Соревнования в пляске у феаков описывает «Одиссея» (VIII, 258— 265). Соревнования в танцах с оружием устраивали греческие воины — участники похода Кира Младшего во время отступления к морю (Xen. Anab. VI, 1).

Состязания между представителями фил в силе и красоте среди мужчин происходили в Афинах во время Великих Панафиней и празднеств в честь Тесея.[557] В Элиде устраивались состязания в красоте среди мужчин (Athen. XIII, 565 А, 609 F). Эпиграфически засвидетельствованы состязания в ευεξία (SIG3 1060, 3; 1061, 3, fy 1062, 5 и надписи из Горгиппии[558]) и в ευταξία (SIG3 1061, 4, 17). Геродот, явно передавая мнение современников событий, говорит, что спартанец Калликрат был самым красивым воином из числа греков, сражавшихся при Платеях (IX, 72). Олимпионика Филиппа, сына Бутакида из Кротона, современника спартанца Дориея, считали самым красивым из греков его времени, так что жители Эгесты в Сицилии воздвигли на его могиле храм (Hdt. V, 47). Пародийное соревнование в красоте описывает Ксенофонт (Symp. 5).

В ряде случаев устраивались состязания в красоте среди женщин (Theophr. fr. 564 FHSG),[559] и «Суд Париса» в мифе о Троянской войне, возможно, является их отражением.[560] Больше, чем о других такого рода конкурсах, знаем мы об устраивавшихся с давних времен состязаниях на Лесбосе.[561] В Мегарах на Диоклиях состязались в поцелуях (Theocr. XII, 30 с. schol.).[562]

В Афинах на празднике Хоев (Χόες) соревновались в питии вина,[563] а в Коринфе такое соревнование якобы организовал тиран Периандр (Athen. 437 F — 438 А).[564] Устраивались в Греции и бои петухов (Pind. Ol. XII, 14) и перепелов, которыми, в частности, увлекались афиняне (PI. Leg. 789 b^; Ael. VH II, 28; Luc. Anach. 37).[565]

Возвращаясь, однако, к нашей мысли о том, что дух греческой агонистики мог распространяться на различные сферы жизни, мы должны подчеркнуть, что возможность такого переноса отмечалась уже в древности. Так, у опиравшегося, по-видимому, на более древние источники Лукиана в его «Анахарсисе» Солон, наряду с другими ценными сторонами атлетической агонистики, отмечает стимуляцию полезного для государства соревнования граждан в разных сферах жизни (Luc. Anach. 14 sqq.).[566]

§ 2. Частичная утрата атлетикой ее места в жизни

Греческая агонистика, как уже говорилось, была порождением тяготевшей к различным формам демонстративного потребления древнегреческой аристократии и сложилась во времена ее безраздельного господства. Выход на первое место в жизни новых социальных слоев[567] нашел отражение в двоякого рода нападках на всю систему аристократических ценностей и, в частности, на атлетику. С одной стороны, обнаруживается чисто негативное отношение к традиционно аристократическим формам жизни. Такое, отношение приписывает, в частности, демосу Афин автор псевдоксенофонтовой Афинской политии ([Xen.] Res. Ath. 13).[568]

Побеждающая греческая демократия осуществляет реформы, направленные на сплочение гражданского коллектива и пресечение проявлений индивидуализма, о которых мы говорили выше (см. гл. I, § 2). Крайние формы эти сдвиги приняли в Спарте, с чем, очевидно, связано самоустранение Спарты из числа полисов, участвовавших в культурном перевороте. Повсеместно происходит переход от слабо упорядоченных приемов ведения военных действий, когда сражение превращалось в совокупность поединков,[569] к тактике фаланги гоплитов, основанной на подчинении дисциплине.[570] Принимаются меры против роскоши, в особенности при погребениях. В целом складывается важный аспект полисного строя, заключающийся в подчинении гражданина интересам коллектива.

Эти характерные черты греческого полиса, представлявшие собой в известном смысле реставрацию на новой основе норм жизни времен родового строя (ср. гл. I, § 1), известные науке со времен Фюстеля де Куланжа и Буркхардта, оказали огромное влияние на формы, которые принял культурный переворот,[571] и, вероятно, только они сделали его вообще возможным, предотвратив социальную дезинтеграцию греческого мира и завоевание его персами.

С другой стороны, как и следовало ожидать, наряду с полным неприятием или прямой борьбой с формами жизни и идеологией, сложившейся в эпоху господства аристократии, мы находим и стремление выходящих на историческую арену новых общественных сил перенять эти формы жизни и идеологическую ориентацию, разумеется, с большим или меньшим смещением акцентов на шкале ценностей.[572]

Эти радикальные перемены в греческом мире не могли не сказаться на греческой агонистике в узком смысле слова и, что имеет решающее значение для проблем культурного переворота, на эволюции агональной установки греков во всех ее проявлениях.

Что касается греческого спорта, греческая аристократия со второй половины V в. до н. э. начинает утрачивать свои позиции во всех видах атлетики, постепенно уступая место представителям демоса, которые, пользуясь тем, что в греческом мире наряду со славными общегреческими состязаниями существовали многочисленные агоны с внушительными призами, все чаще выступают в качестве атлетов-профессионалов.[573] Естественно, что это вело к падению престижа атлетики,[574] на чем мы должны будем остановиться.

Однако уже в VII в. до н. э. Тиртей, глашатай идеалов еще только начинавшей принимать в те времена «Ликургов» облик Спарты,[575] противопоставляет воинскую доблесть всем прочим достоинствам человека и прежде всего его атлетическим достижениям:

Я не считаю достойным ни памяти доброй, ни чести

Мужа за ног быстроту или за силу в борьбе,

Если б он даже был равен киклопам и ростом и силой,

Или фракийский Борей в беге им был превзойден...

(fr. 9, 1-4 G.-P., пер. В. Латышева)[576]

Еще интереснее для нас то, как критикует неумеренные почести, оказываемые атлетам, Ксенофан из Колофона — одна из самых ярких фигур, выдвинутых культурным переворотом. По его мнению, мудрость, и в частности его мудрость (fr. 2, 12 G.-R), выше, чем «сила мужей или лошадей», и заслуживает большего признания. Мотивирует Ксенофан свое утверждение так же, как и Тиртей свое, неотразимо, если подходить с точки зрения утилитарной: благая мудрость (αγαθή σοφίη, ст. 14), разумеется, скорее может способствовать тому, чтобы город пребывал в благозаконии (εύνομίη, ст. 19).[577] Однако, забегая немного вперед, отметим, что фрагменты Ксенофана недвусмысленно указывают