– Простыл, простыл. Фу, гадость.

Мама смеётся. Папа смеётся. Я улыбаюсь, потому что знаю: это я виновата, что он простудился. А Игорь повторяет, как будто знает, о чём я думаю:

– Апчхи! Фу, гадость! Ничего страшного, ничего страшного, Ника!

Когда мама убирает тарелки со стола, папа смотрит мне в глаза и говорит:

– Ника, прости меня. Я ни на кого в жизни никогда не поднимал руку. И был уверен, что и не подниму. А тут как будто само… Я слышал и знал всё, что ты говоришь. Прости. На самом деле это я сам себя ударил.

– Ага, а больно-то было мне, – не сдерживаюсь я.

Папа грустно усмехается.

Мама садится рядом:

– Мы ошиблись. Трудно быть родителем, – говорит она. – Ну, сама ещё поймёшь.

– И вы простите, – неуверенно говорю я. Я бы им ещё с удовольствием сказала, что и девочкой быть тяжело. Особенно в такой семье. Особенно если все считают, что ты уже взрослая, хотя на самом деле нет. Нигде не сказано, как стать взрослым. Этому нельзя научиться. Я думала, что ты взрослый, если стараешься быть лучше всех, если делаешь то, чего от тебя ждут, думала, что это легко… Но нет. Я бы им с радостью это всё рассказала. Но ведь они и так знают, наверное. И они когда-то были детьми и подростками. Но если они это знают, почему они мне не помогут? Почему я не могу им сказать, что мне нужна их помощь?

Это их «прости» убрало что-то тяжёлое с моей груди. И моё «простите» тоже что-то сдвинуло. Мне кажется, всё вдруг стало немножко легче. Наверное, это и есть секрет: найти правильный момент, чтобы сказать «прости». Если действительно просишь прощения. Не знаю. Не знаю. Извиняться мне всегда ужасно тяжело, но, видимо, мы все приложили усилие, чтобы справиться с этим днём, который, слава богу, скоро кончится, и мы слегка придём в себя. Как в каком-нибудь телесериале. Ну, пусть так и будет!

Игорь тоже в этом участвует:

– Прости, прости, прости, прости…

Нам легче от его смешных слов.

– Если не хочешь ходить на фехтование… – начинает папа, и я сразу подхватываю, потому что мне кажется, что он на этом хочет остановиться:

– И на испанский больше не буду ходить.

Мама молчит. Папа понимающе кивает:

– Как хочешь. Заставлять не буду. Ну, я тебя никогда и не заставлял, правда?

– Вы меня не заставляли. Не нужно было. Мне казалось, что я должна. Чтобы вы были довольны, – отвечаю я. Думаю: «Довольны, что у вас по крайней мере один нормальный ребёнок», но спохватываюсь и ничего больше не говорю. Это было бы не очень. Кроме того, я прошлой ночью поняла, что Игорь совершенно нормальный, только очень не похож на остальных.

– Хорошо, – говорит папа. – Так и будет. Нам надо многое обсудить. И обсудим. Подробнее, чем раньше. Я обещаю.

И мы опять некоторое время молчим.

– Ну, – задумчиво говорю я, – на фоно, может, всё-таки пойду.

Мама еле слышно замечает:

– Кто бы сомневался.

– Что? – взрываюсь я. – В чём ты не сомневалась? – Хочет меня задеть. На что-то намекает.

Мама удивлённо смотрит на меня и говорит:

– Ни в чём. Что я такого сказала?

– Я ничего и не слышал, – усмехается папа. Потом оба улыбаются и смотрят на меня со значением.

И Игорь тоже довольно хмыкает и берёт меня за руку.

– Моя сестра-а-а-а! – говорит он и начинает хохотать.

– Мой бра-а-а-ат! – отвечаю я и тоже ржу.

* * *

Раздаётся дверной звонок: дзынь-дзынь.

– Гости! Гости в гости! – с восторгом говорит Игорь.

– Я открою, – говорю я и встаю. Иду к двери, смотрю на экран – и чуть не падаю в обморок. На чёрно-белом экране я вижу Петру, Алекса, Матевжа и Милана. Они стоят на тротуаре и смотрят на меня. Все четверо уставились в глаз камеры слежения над воротами. Я автоматически отступаю на шаг. Как будто хочу спрятаться от их взгляда. Папа с мамой из гостиной следят за моей реакцией.

– Что там? – спрашивает папа.

– Ты откроешь? – интересуется мама.

– Гости в гости, – ржёт Игорь.

Я стою в прихожей у двери и смотрю на них. А они смотрят на меня. Петра протягивает руку; снова раздаётся «дзынь-дзынь».

– Дед Мороз, Дед Мороз! – радуется Игорь.

Мама берёт его за руку и пытается успокоить:

– Дед Мороз приходит на Новый год.

– А опять Новый год! – не сдаётся Игорь.

Папа встаёт и подходит к двери. Смотрит на экран.

– А, это твои одноклассники. Пришли спросить, почему тебя не было в школе. – Он нажимает на кнопку. Я вижу, как Петра толкает ворота. Смотрю в окно. Они уже в саду. Подходят к дому.

Мне не по себе. Я не хочу с ними видеться. По крайней мере, сегодня. Чего им нужно от меня? Петра и Алекс идут рядом. Держатся за руки? Нет. Ну, хоть что-то.

Папа открывает дверь. Они на пороге. Впереди Петра, трое парней за её спиной.

– Привет! – радостно говорит им папа.

Мама с Игорем тоже подходят поближе. А они вчетвером стоят и смотрят на меня. С серьёзными лицами. Мне не по себе. Наверное, станут извиняться, говорить, что вчера зря хамили. Хватит мне извинений на сегодня. Скажут «прости», потом я скажу «простите». Прости, прости, нет, это вы простите, нет, это ты прости… Когда уже будет конец фильма?

– Проходите, проходите! Добро пожаловать! – любезничает папа. Он делает широкий и при этом довольно глупый жест, почти кланяется, приглашая их в дом. Они не двигаются с места. Стоят, как окаменевший плакат, как замороженный рисунок.

– Моя, моя, моя! – радостно кричит Игорь, который, видимо, узнал Петру.

Лицо Петры не меняется. Все страшно серьёзные.

– Что-то случилось? – спрашивает папа.

Петра открывает рот, как будто хочет что-то сказать. Но молчит. Только теперь я вижу, что у неё по лицу текут слёзы.

– Барбка в больнице, – наконец выдавливает из себя Алекс.

– Самоубийство, – всхлипывает Петра.

Мы сидим в гостиной.

После первого потрясения – мы не могли поверить, что не ослышались, – мама позвала моих одноклассников в гостиную. На этот раз она не сказала «зал».

– Пойдёмте в гостиную! Я сделаю чаю, какао… – Она была совершенно сбита с толку. – Шоколад… что хотите.

И пошла на кухню. Игоря взяла с собой.

– Игорь, иди помоги мне.

Игорь тоже почувствовал ужас ситуации. Он не стал возражать и покорно пошёл за ней.