ими чаще, будь в этом острая необходимость. Но в большинстве случаев он справлялся самостоятельно.

Кортина-д’Ампеццо в декабре кишела туристами и любителями роскошного горнолыжного курорта. Все отели и горные домики давно были забронированы, но Малфоя это мало волновало. Шале прямо у подножия Доломитовых Альп было подарком Нарциссы на его шестнадцатый день рождения. Наверное, уже тогда она знала, что в будущем это место станет жизненно необходимым для Драко.

После всего пережитого вернуться к нормальной жизни было, мягко говоря, сложно. Всё, что было ему нужно, как и каждому человеку, не только прошедшему войну — это место, где уединение не казалось одиночеством. Ведь одиночество страшно в своём проявлении, тогда как уединение вполне полезно и временами приятно. Здесь он мог мыслить вслух. Мог не бояться правды, какой бы жестокой и мерзкой она не была. Здесь стены лечили. Потому что были пропитаны материнской любовью.

Всё здесь ему напоминало о Нарциссе. И каждый раз, появляясь на пороге шале хотелось упасть на колени и истошно орать, принимая и проживая снова ту боль, которая накрывала его с головой каждый грёбаный день после смерти его матери.

Дом был небольшим, но очень уютным и тёплым. Пол, стены и потолок были деревянными. Хвоя. Нарцисса всегда пахла ею, и здесь всё было пропитано этим запахом. Огромные окна от потолка до пола открывали вид на горы. В дни, когда было особенно тяжело, всё, что делал Драко — это сидел на полу, зарываясь ногами в шерстяной ковёр, пил огневиски, смотрел вперёд, утыкаясь глазами в острые вершины гор, и считал. Секунды. Минуты. Часы. Пока снова не становилось терпимо.

Доверие порождает доверие.

Эта мысль сейчас царапала где-то в районе затылка. Грейнджер определённо его заслуживает. Что бы ни было раньше, что бы не случилось в будущем. Ему хотелось ей довериться. Вывалить всё, что бродило в нём уже очень давно. Она ведь просила ответов, но глупый упёртый страх, поселившийся в нём, не давал этого сделать. Его гордость, его убеждения. Но Грейнджер была другой. Она ломала эти убеждения, грациозно расхаживая по обломкам своими охренительными ногами. И ей было плевать, если тебя это не устраивает. Этого хотела она, так что этого было достаточно.

Рождество было, есть и остаётся прекрасным днём, чтобы начать отсчёт сначала. Чтобы решиться. Сделать. Преодолеть. Им обоим.

* * *

Гермиона не делала ничего. Просто сидела в гостиной на диване, держа в руках уже давно потеплевший от руки бокал с огневиски. Её взгляд был устремлён в пустоту. Абсолютную пустоту. И во взгляде была только пустота.

Драко — прекрасный мужчина. Точно знает, чего она хочет, где и в какой момент.

Сейчас, сидя в пустом доме, где нет не то что посторонних звуков, а где из-за тянущегося чувства одиночества не слышно даже собственного дыхания, Гермиона в тайне надеялась на чудо, которое обычно происходит в Рождество. Уже который год подряд.

Она знала, что происходит сейчас на Гриммо или в Норе. Она точно могла описать запах, который доносится из кухни, где трудится Молли, чтобы порадовать семью и гостей. Запах большой гостиной на Гриммо, в которой на Рождество всегда сильно пахло елью и виски, что так обожал Гарри. На ладонях появилось призрачное ощущение вязаного свитера Рона или потёртой обивки дивана.

По спине пробежались мурашки. Грейнджер даже может вспомнить это чувство тепла и уюта, которое витало в воздухе. Там, где она чувствовала себя обычной, счастливой. Но всё, что есть у неё сейчас — это начатая бутылка дорогого алкоголя и её неоправданные страхи.

Неоправданные. Грейнджер абсолютно была в этом уверена.

Она усмехнулась и сделала большой глоток. Виски уже не жгло горло, оно стекало по пищеводу, ударялось о дно желудка, а дальше просто растворялось, не неся за собой ничего. Бежать от своих желаний оказалось сложнее, чем она предполагала.

«Знаешь в чём твоя проблема, Грейнджер? Ты, зная, как поступить правильно, делаешь наоборот.»

Драко, как всегда, был охренительно прав. И эта правда резанула по груди, оставляя глубокий кровоточащий порез. Такой глубокий, что сквозь него можно было увидеть её чёрную душу. Слишком много противоречий. Слишком много парадоксов. Но как иначе? Ведь у такой, как она не может быть всё просто. Только не у неё.

Громкий стук в дверь. Рука с бокалом дёрнулась.

— Зачем ты пришёл?

Грубый вопрос с абсолютно неприкрытым восторгом. Где-то там, глубоко внутри, что-то приятно зашевелилось. Как бы эгоистично это не звучало, но она смела надеяться, что Драко не откажется от своих слов.

Он стоял в дверях, одетый в обычные джинсы, толстовку и куртку. На голове был беспорядок, а на лице была роспись всех возможных эмоций. Он был взволнован, немного растерян, но полон решимости.

— Могу войти?

Грейнджер медлила всего секунду, прежде чем отодвинуться и пропустить его внутрь. Шлейф сладковатого аромата потянулся за ним, заставляя Гермиону сделать глубокий вдох. Вкусно.

Малфой прошёлся по гостиной, осматривая всё вокруг, после развернулся к Гермионе и, набрав в лёгкие побольше воздуха, сказал:

— Надень что-то тёплое и удобное.

Гермиона подняла брови в немом вопросе. Не двинулась с места.

— Это Рождество мы проведём вместе, Грейнджер. И это, — он выставил указательный палец, прерывая её, когда Гермиона собиралась ему возразить, — не обсуждается.

Она стояла ещё несколько секунд, после скрестила руки на груди.

— Малфой, мы прекрасно провели время. Но это не значит, что я, — она показала на себя пальцем, — теперь буду всё своё время посвящать тебе, — теперь палец показывал на него.

Враньё. Самое наглое, лицемерное, мерзкое враньё.

Она выждала ещё несколько секунд, чтобы продолжить:

— У меня свои планы. Думаю, ты найдёшь, чем занять себя в этот вечер.

Не те слова срывались с языка, оставляя после себя невыносимую горечь. Не это она должна ему говорить. Мозг выдавал эти фразы, тогда как сердце в надрывном крике молило сказать совсем другое. Эти слова резали где-то в районе солнечного сплетения. Хотелось бросить всё и отправиться туда, куда он скажет. Просто потому, что хотелось.

Но. Всегда это блядское «но». Что будет потом? Для неё, как, в общем-то и для него, это огромный шаг. Желание узнать его зудело под кожей. Оно просилось, чтобы его почесали, уняли это противное чувство. И одновременно жглось, препятствуя любому прикосновению.

Он стоял перед ней, такой понятный и простой, но если взглянуть немного глубже, можно утонуть в бесконечности этих тайн. Кто он такой? Что за человек стоит перед ней сейчас и так откровенно говорит о своих желаниях, не боясь