Нарцисс, быть может,

птица Геры,

скажем, Юноны,

там будет видно почему,

прежде всего Павлин.

Но и я мог бы написать это, Господи, и я мог бы! Хавьер Миранда снимает очки и роняет их на рукопись. Они падают с глухим стуком в тишине. С нижнего этажа теперь слышится радио. Кажется даже, государственная волна, информационный выпуск. Температура воздуха, состояние дорог, новости. Радио умолкает. Несколько мгновений тишины. Потом хлопает дверь. Сосед снизу выходит из своей квартиры, спешит, опаздывает, гудит спускающийся лифт, он пересекает холл, дверь подъезда захлопывается за его спиной, остановившись на тротуаре, он сует в рот сигарету, ищет зажигалку, ощупывает карманы, чертыхается и просит огня у одного из двух парней, моющих витрину парикмахерского салона. Парень подносит ему огонь мокрыми, мыльными руками. Синие ведра с водой и пеной окутаны паром в рассветной прохладе. В редких в этот час машинах, как правило, по одному человеку, свет фар ложится на асфальт. Маневрируют грузовики, паркуясь перед магазинами, в кафешках поднимаются стальные шторы, доставляют большими кипами свежие газеты и увозят непроданные.

Хенаро Коуто заканчивает укутывать свои телескопы в нейлоновые чехлы. Он складывает треноги, убирает записи в пронумерованные ящички старой картотеки, тихонько подпевая Сто первой симфонии Гайдна, льющейся из черных колонок в углу гостиной. Он зевает. Зевает. Зевает. Зевает. Раз начав зевать, невозможно остановиться.

Он пересекает кухню, чтобы закрыть на ключ застекленную дверь террасы, и с досадой втягивает носом ненужный запах грибов, надо бы проветрить. В окно он видит за киоском ONCE газетный киоск и киоскера, раскладывающего на стойках килограммы печатной продукции. Хенаро выключает музыку в гостиной, надевает пальто, выходит, спускается по лестнице с восьмого этажа и вдыхает темный и холодный воздух улицы. Запустив руку в карман, нащупывает нужную монетку, чтобы заплатить за «АВС», доходит до киоска, потом, с газетой под мышкой, как всегда, вместо того чтобы вернуться домой, идет к скамейке, с которой старая бродяжка снимает свой огромный мешок, освобождая ему место.

— Ну, сеньора, где ваши билеты? Выиграем сегодня?

Старуха, наполовину расстегнув молнию куртки, с трудом ищет билеты, спрятанные в ее просторном лифчике. Она протягивает их Хенаро, тот открывает страницу с результатами.

— Ветрено сегодня утром, не правда ли?

— Кому вы это говорите!

Ветер колышет легкие листы газеты, хлопает волнистыми краями зеленого навеса над газетным киоском, гонит по земле бумагу, песок, опавшие листья и вздымает на стыке калье Фуэнкарраль и Глорьеты длинные бежевые полы плаща лейтенанта.

— Смотри, Летисия, еще одно мое любимое место. Скоро включат фонтан. Я часто наведываюсь сюда по утрам, потому что этот газетный киоск открывается первым в городе. На ночных дежурствах мы кормимся в «Бургер Кинг» на Исабель Второй, а на обратном пути заходим сюда за газетами.

— Мы так и будем гулять всю ночь?

— Вот это, я понимаю, настоящая прогулка.

— Должна признаться, я больше не могу. Ноги болят.

— Да, конечно, туфли у тебя не для долгой ходьбы.

— Да уж. Ты знаешь местечко, где можно посидеть в тепле?

— Тут есть кафешки неподалеку.

— А поближе ничего нет?

— «Коммерсьяль», вон, напротив, откроется через… через четверть часа.

— Вот и хорошо. Я лучше подожду четверть часика на скамейке, чем еще куда-то идти.

— Садись, а я схожу за газетой, ладно?

— Лишь бы больше не ходить.

Хосуа обходит Глорьету, нервно крутя печатку на мизинце. Он минует киоск ONCE, канаву, где желтые комбинезоны курят сигареты, и оказывается перед стойками с прессой. Выбирает «АВС», берет, забывает заплатить, уходит, листая на ходу, его окликают, он извиняется, платит и снова уходит. На первой полосе он читает:

ОБУЗДАТЬ ЭТА[59]

Вчера вечером мадридская полиция арестовала двух членов террористической организации ЭТА.

Политика правительства дает результаты.

При обыске оружия и взрывчатки не обнаружено.

См. с. 7.

ЛИГА

Мадридский «Реал» обыграл «Ла Корунью» со счетом 3:1

и выходит в верхнюю строчку турнирной таблицы.

Два гола забил Рауль, третий, решающий, — Зидан.

См. с. 19.

Он возвращается к Летисии, садится рядом на скамейку и внимательно просматривает одну за другой страницы газеты. Ничего. Ничего. Гарсия не дал делу ход. У него вырывается бесконечно долгий вздох облегчения. Летисия спрашивает:

— Что случилось?

— Нет, ничего, ровным счетом ничего.

Он думает, что, возможно, все еще впереди. Но вряд ли. Гарсия, наверно, не захотел, не решился ввязаться в драку. И как бы то ни было, у него есть целый день, чтобы убедиться в этом.

— Уже пишут что-нибудь про наших наркодельцов, их арестовали?

— Нет, пока ничего, это будет в завтрашней газете. Не переживай.

— Да я и не переживаю. Мне плевать.

— Ну и ладно. Смотри, «Коммерсьяль» уже открывается. Идем?

— Постой, я вспомнила, дай-ка мне газету, может быть, есть что-нибудь про вчерашнюю оперу.

— Посмотрим в тепле за кофейком, пошли.

Дверь подъезда дома 31 на калье Маласанья с громким стуком захлопывается за Фернандо Берналем, который идет по тротуару, удаляясь от своего дома, и выходит на Глорьета Бильбао, где уже тарахтят в канавах отбойные молотки. Фернандо Берналь не спал. Какой-то юношеский восторг не дает ему уснуть. Мысль-ликование. Его веки ничего не весят, глаза широко открыты. Он видит все, и в свете зари внезапно рождаются девять водяных струй — на весь день. У него в руке черный блокнот с разлинованными листками. Газету он не покупает. Квадратные плиты тротуара отчетливо вырисовываются в прозрачности утра, каждая в отдельности, и стыки их лежат бесконечной сетью с четкостью карандашного рисунка. Крошечные кристаллики кварца поблескивают в шероховатой поверхности асфальта, а за бело-красными лентами, которые полощутся на ветру, как пляжные флаги, рабочие в желтых комбинезонах бросают лопатами влажный песок. На стальном засове киоска ONCE на красном шнурочке висит маленький, не больше кулака, букетик гвоздик.

Дверь-вертушка втягивает его. Фернандо Берналь входит в «Коммерсьяль», где греются кофеварки, а на них подрагивают штабеля белых фаянсовых чашек. Он видит все, все воспринимает. В зале его обычное место у витрины занято двумя молодыми людьми — а они сели за тот же столик, который занимали вчера. Официант в белой куртке с галунами, здороваясь на ходу с сеньором Берналем, приносит им кофе и пирожки. Жан-Кристоф и Жан-Франсуа кладут дымящиеся сигареты в выемки пепельницы. Вот они, значит, их знаменитые «чуррос кон чоколате»[60]. Если хочешь знать мое мнение, этот город нас меняет. Давненько я не выходил из заведения, не понимая, что уже утро. Давненько. Вот что я тебе скажу, старина. Несмотря на непредвиденный инцидент с чемоданом, эти маленькие каникулы начинаются неплохо. Фернандо Берналь садится за соседний столик, на банкетку, обитую коричневым кожзаменителем, который вздувается под его весом и приподнимает синюю куртку Жана-Кристофа, на которой можно разглядеть смятый хрупкий скелетик крошечного перышка.