Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марк неловко дернул головой:
– Что-то вроде, да.
– Вы вылили там вино, – продолжала Кэсси. – Ритуальное возливание?
– Вроде того.
– Давайте-ка уточним, – вмешался я, – вы ночуете в нескольких ярдах от того места, где убили маленькую девочку, говорите, будто вами руководили религиозные побуждения, и считаете, что мы должны вам поверить.
Марк неожиданно завелся, со стремительной яростью подался вперед и выставил указательный палец. Я невольно отпрянул.
– Слушайте, детектив! Ни в какую церковь я не верю, ясно вам? Вообще ни в какую. Религия нужна, чтобы люди знали свое место и несли деньги в общую кубышку. Как только мне исполнилось восемнадцать, я вычеркнул свое имя из списка прихожан. И в государство я тоже не верю. Что оно, что церковь – одна зараза. Слова разные, а цель та же: прижимать к ногтю бедняков и кормить богатых. Если я во что и верю, так это в раскопки! – Глаза его превратились в блестящие щелочки. Такими глазами смотрят в прицел, сидя за обреченными на разгром баррикадами. – Ни в одной церкви мира не найдется столько святынь, сколько на этих раскопках. А они собираются пустить там шоссе! Это же святотатство! Если бы Вестминстерское аббатство решили снести и построить на его месте парковку, а народ стал бы проводить в знак протеста богослужения – вы осудили бы их? Тогда какого хрена вы запрещаете мне делать то же самое?
Он не сводил с меня глаз, пока я не моргнул. Только тогда Марк откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки.
– Будем считать, что вы отказываетесь признавать свою связь с убийством, – спокойно проговорил я, когда решил, что голос меня не выдаст. По непонятной причине весь этот напыщенный вздор растревожил меня сильнее, чем я готов был признать.
Марк закатил глаза.
– Марк, – заговорила Кэсси, – я прекрасно вас понимаю. По отношению к своей работе я испытываю ровно то же самое.
Он долго буравил ее взглядом, но в конце концов кивнул.
– Но поймите и детектива Райана. То, о чем вы говорите, многим абсолютно чуждо. И они сочтут ваши действия крайне подозрительными. Нам необходимо исключить вас из числа подозреваемых.
– Если надо, давайте пройду тест на детекторе лжи. Но во вторник вечером меня там вообще не было. Я ночевал в лесу в понедельник. Тогда при чем я тут вообще?
У меня опять появилось это щемящее чувство. Марк будто бы уверен, что Кэти убили поздно вечером во вторник и тело сразу же притащили на раскопки. Если он и притворяется, то так искусно, что даже я не вижу притворства.
– Ладно, – сказала Кэсси, – похоже на правду. У вас есть доказательства, где вы находились во вторник с того момента, как покинули раскопки, и до возвращения на работу в среду утром?
Марк цыкнул зубом и принялся ковырять мозоль. Да он же смущен, понял вдруг я. От смущения он даже словно помолодел.
– Да, вообще-то есть. Я вернулся домой, принял душ, поужинал вместе со всеми остальными, мы сыграли в карты и выпили во дворе пива. Можете спросить ребят.
– А потом? – спросил я. – Во сколько вы легли?
– Почти все разошлись примерно в час.
– Кто-нибудь может подтвердить ваше местонахождение после этого? У вас есть сосед по комнате?
– Не-а. У меня отдельная комната, потому что я заместитель директора. Я немного посидел во дворе. Мы с Мэл болтали. Я пробыл с ней до завтрака. – Он старательно изображал равнодушие, но вся его высокомерная уверенность испарилась.
Теперь он выглядел смущенным подростком лет пятнадцати. Меня разбирал смех. Взглянуть на Кэсси я не решался.
– То есть всю ночь? – злорадно переспросил я.
– Ага.
– Во дворе? Небось сильно продрогли?
– Мы вернулись в дом часа в три. И дальше сидели у меня в комнате. До восьми. В восемь у нас подъем.
– Так-так-так, – умилился я. – Такое трогательное алиби нечасто встретишь.
Марк смерил меня ненавидящим взглядом.
– В понедельник ночью, – сказала Кэсси, – пока вы находились в лесу, вы не видели и не слышали ничего странного?
– Нет. Но там темно, так темно, как бывает в деревне, а не в городе. Никаких фонарей и прочего. В десяти футах я уже никого и не разглядел бы. И не услышал бы, потому что там полно всяких посторонних звуков.
Темнота и звуки леса – по спине у меня снова побежали мурашки.
– Необязательно в лесу, – сказала Кэсси, – на раскопках или, возможно, на дороге. Вы там никого не видели, ну, скажем, после половины седьмого?
– Погодите-ка, – словно нехотя ответил Марк, – на раскопках. Там кто-то ходил.
Ни я, ни Кэсси и глазом не моргнули, но сквозь нас точно электрический разряд прошел.
Мы почти махнули на Марка рукой, проверили его алиби, поставили напротив его имени знак вопроса и уже собирались отправить его обратно к мотыге – по крайней мере, на некоторое время. В первые дни расследования работы столько, что занимаешься только самым важным. Однако сейчас он полностью завладел нашим вниманием.
– Можете описать их? – спросил я.
Он неприязненно взглянул на меня.
– Ага. Они выглядели как фонарь. В темноте-то.
– Марк, – проговорила Кэсси, – а если с самого начала?
– Кто-то с фонарем прошел через нашу территорию, от деревни к дороге. Вот и все. Я видел только луч от фонаря.
– Во сколько?
– Я на часы не смотрел. Может, в час. Или чуть раньше.
– Постарайтесь вспомнить. Хоть что-то заметили – возможно, рост, если судить по тому, где находился фонарь?
Он прищурился и задумался.
– Не-а. Довольно низко от земли, но в темноте перспективу видишь искаженно, так ведь? И двигался луч света медленно, но вы же помните раскопки, там сплошные канавы и остатки стены.
– Большой фонарь или маленький?
– Луч тонкий, не особо яркий. Значит, фонарь не из этих здоровенных, с ручкой. Обычный маленький фонарик.
– Вы заметили его, – продолжала Кэсси, – около стены, которая отделяет раскопки от поселка. Где именно – у того конца, что дальше всего от дороги?
– Примерно там, ага. Я решил, что они вошли через дальний вход или, может, через стену перелезли.
Улица, на которой живут Девлины, как раз упирается в дальний вход, а их дом расположен всего в трех домах от него. Не исключено, что Марк видел Джонатана или Маргарет. Двигались те медленно, потому что тащили тело и высматривали место, куда его положить. Или, возможно, это была Кэти – пришла встретиться с кем-то, вооруженная лишь фонариком да ключом, которому больше не суждено