— Клауса.

— Да, Клауса… Что их могли убить из-за чего-то такого, о чем говорилось в этих бумагах?

— Потому-то я и хотел получить копию. Я подумал, что, если кто-то так стремится убивать тех, кто имел к документам какое-то касательство, в них должно говориться что-то такое, чего убийцы не желают выпустить на свет. И если мне удастся узнать, что именно, можно будет рассчитывать на то, что выяснится, кто они такие.

Этим методом он уже однажды воспользовался — с полным успехом. Секрет загадочной картины Пуссена, французского живописца семнадцатого века, вывел его на прячущуюся от всего мира организацию под названием «Пегас».

— Если вам удастся дожить до этого.

— Мне бы ваш оптимизм…

Фрэнсис задумчиво разглядывал стакан, решая, стоит ли налить себе третью порцию или лучше будет воздержаться.

— И вы располагаете копией этой книги?

— Она в моем личном банковском сейфе и будет там, покуда я не найду кого-нибудь, кто перевел бы ее. Я все же сделал еще одну копию.

Фрэнсис решил наконец, что еще капелька спиртного не повредит ему.

— Думаю, кто-нибудь из Эмори…

— Конечно. Но университет сейчас на летних каникулах. А я не намерен выпускать текст из рук, когда он не лежит в сейфе.

— Вы могли бы сделать еще несколько копий и послать кому-нибудь.

— И подвергнуть их смертельной опасности? Не забывайте, книга была в руках у двоих человек, и они оба мертвы. Поэтому-то я так внимательно слежу за ней.

Фрэнсис указал на бутылку. Лэнг отрицательно покачал головой.

— Значит, в ближайшее время вы не намерены заниматься поисками этих людей?

Рейлли сам ломал голову над тем, как взяться за поиски, но не видел реальных путей.

— Если у вас есть какие-то предложения, умоляю, не позволяйте смирению помешать вам их высказать.

— Смирение — из доблестей доминиканцев. Знаете что — поезжайте со мной в Рим. Я ведь говорил вам — я уезжаю на следующей неделе. Точнее, в воскресенье.

Лэнг открыл было рот, но священник вскинул руку, пресекая возражения.

— Подождите. — Он разогнул палец. — Прежде всего, вы можете смело прозакладывать свою бессмертную душу, что в Ватикане найдется человек, способный прочитать вашу книгу на коптском греческом. Второе. Вы сможете жить в Ватикане в одной комнате со мной. Вряд ли вам что-то может там угрожать, даже если люди, которых вы боитесь, смогут узнать, где вы находитесь.

Лэнг был далеко не в восторге от этой затеи, но не мог предложить ничего лучшего.

Через полчаса он лежал, глядя в потолок маленькой комнатки для гостей в доме священника и чувствуя, что ему будет приятно вновь вырваться из Атланты. Герт не было, он был лишен возможности почувствовать рядом с собой тепло ее тела, и из-за этого родной город казался ему опустевшим и чужим. Еще хуже было знать, что с первыми лучами солнца в комнату не ворвется Манфред, готовый к приключениям нового дня. Даже Грампс, растянувшийся возле кровати, мрачно смотрел в пространство. Лэнг был уверен, что пес думает об отсутствующем товарище по играм.

Герт и Манфред только что вошли в его жизнь. Прошло всего-то несколько недель. Слишком мало для того, чтобы можно было начать скучать после нескольких дней разлуки, неубедительно уговаривал он себя. Почувствовав, как в нем поднимается жалость к себе, Лэнг поспешил заменить ее гневом. Кто они, эти мерзавцы, из-за которых он вынужден жить врозь со своим сыном и возлюбленной? И что это за античная писанина, ради которой стоит убивать всех, к кому она попадает?

Что ж, в одном Фрэнсис все-таки прав: если уж на планете есть места, где обязательно должны найтись знатоки древней греческо-египетской письменности, одним из них будет Ватикан. Лэнг надеялся, что ему удастся выведать секрет Книги Иакова, прежде чем преследователи узнают, куда он отправился.

Он надеялся…

II

Авиакомпания «Дельта», рейс 1023

Воскресная ночь

Извечная нелюбовь Лэнга к воздушным путешествиям на сей раз усугублялась неудобствами, присущими эконом-классу. Ему не приходилось сталкиваться с ними с тех пор, как он уволился из Управления — там требовали, чтобы перелеты и поездки всегда совершались самым экономичным способом. По-видимому, католическая церковь исповедовала те же принципы. Единственная разница между теми временами и современностью состояла в том, что авиакомпании теперь не предлагали пассажирам с ограниченными средствами бесплатную выпивку, а, напротив, брали по пять долларов за напитки, которые разрешается употреблять только взрослым. Лэнг предложил было доплатить и взять для Фрэнсиса билет в первый класс, а не страдать в экономе, но священник указал, что если коллеги увидят, что он нежится в роскошном салоне, где расположение кресел рассчитано на нормальных взрослых пассажиров, это может быть воспринято как серьезный проступок против корпоративной этики. По тем же причинам исключался и принадлежащий фонду «Гольфстрим».

Единственным, пусть и весьма хлипким утешением во всем этом могло служить лишь вынужденное признание Фрэнсиса в том, что внутренняя политика играла в церковном мире столь же важную роль, что и в светском.

Они поужинали блюдом, которое, но словам стюардессы, называлось курятиной в винном соусе; кроме этого блюда имелось еще какое-то неописуемое мясо, поданное другим, вероятно менее привередливым пассажирам. Лэнг и Фрэнсис отложили оказавшиеся крайне малопригодными в борьбе против резинового мяса пластиковые вилки и ножики, которые получили повсеместное распространение после событий 11 сентября, и откинули спинки кресел, насколько это было возможно в тесноте эконом-класса. Лэнг открыл роман, купленный в аэропорту, и на первой же странице вспомнил, что уже читал его несколько лет назад. А сейчас просто не узнал его в новой обложке. Теперь ему оставалось лишь выбирать между заранее обреченными на неудачу попытками вздремнуть и просмотром по висевшему в проходе телевизору мультфильмов для маленьких детей и слабоумных взрослых.

Да, оказывается, он совсем позабыл, насколько тяжким может оказаться «экономичное» путешествие.

Лэнг обернулся к Фрэнсису, который, судя по его виду, был всем доволен:

— Ну, так, может быть, расскажете мне об Иакове?

Фрэнсис встряхнул головой и заморгал. Лэнг как-то совсем забыл, что его друг может заснуть.

— Иакове? Каком Иакове?

— Брате Иисуса. Если не ошибаюсь, его называли Иаковом Праведным.

Фрэнсис безуспешно попытался сдержать зевок и в конце концов все же зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью:

— И что же именно вы хотите узнать? У католической церкви и у вас, еретиков, очень серьезные разногласия во взглядах.

— Попробуйте рассказать мне правду.

Священник улыбнулся: