Мама посмотрела на белую длинную футболку с мишкой на груди и сунула ее в чемодан.

— Ладно, сгодится. Выглядеть будет по-дурацки, зато прилично. И потом, мне будет казаться, что я прижимаюсь к тебе, Лола Роза. Это мне поможет. — Мама посмотрела на меня: — Как ты тут справишься, золотко? Слушай, я тебе на всякий случай оставлю свой мобильный. Только смотри не наговори очень уж большой счет, будь умницей. Ничего, что вам придется ночевать одним?

— Ничего, конечно, — бодро сказала я.

— Вы ведь не одни в доме. Внизу мисс Паркер, а наверху мальчики.

— Да, мама.

Мы обе знали, что старая грязнуля мисс Паркер за собой-то не может присмотреть, не то что за кем-нибудь еще. А со Стивом и Энди мама больше не разговаривала. (Маме показалось, что Стив слишком любезен с Джейком, и она сказала, чтобы он прекратил строить глазки ее приятелю. Она еще много чего сказала, Стив и Энди смертельно обиделись.)

Мама начала обкусывать палец. Я тихонько отвела ее руку ото рта:

— Мама, перестань. Ничего с нами не случится.

— Вы можете попробовать дозвониться Джейку. Хотя сейчас он выключил мобильник, гад такой.

— Не звони ему, мама, не надо. Он нам не нужен. Никто нам не нужен.

— До чего же ты взрослая и умная девочка, Лола Роза! — сказала мама.

Я очень старалась чувствовать себя взрослой. Я сделала маме чаю и положила на стол засохший круассан, а сама пока укладывала ее умывальные принадлежности, щетку для волос и косметику. На дно чемодана я положила открытку, которую сделала для нее.

Я вырезала зайчонка с грустными глазами и приклеила на середину листа. На уши и лапки налепила кусочки бинта, чтобы было похоже на перевязку. Я подумала, не сделать ли ему повязку на грудь, но потом решила, что получится слишком буквально. Вокруг зайчонка я наклеила цветы, бабочек и птиц и написала своим лучшим почерком: "Мама, поправляйся скорее. С горячей любовью от Лолы Розы и Кендэла". Кендэл добавил множество поцелуев. Он делал их недостаточно аккуратно. Все поцелуи были разного размера и портили всю симметрию, но я надеялась, что мама не станет обращать на это внимания.

Сама я расцеловала ее на остановке. Я немного увлеклась.

— Хватит! Ты мне всю пудру сотрешь, — сказала мама и посмотрела на мои часы. — Ой, да провались все это. Я выйду на главную улицу и возьму такси.

— До больницы ехать и ехать, мама.

— Слушай, я же больная. Почему я должна трястись в автобусе? — сказала мама.

Мы с ней дошли до стоянки такси. Я снова поцеловала ее и обняла на прощание — и еще, и еще раз. — Потом она села в такси, и машина тронулась. Такси уже свернуло за угол и скрылось из виду, а я все стояла и махала ему вслед.

Я все еще видела перед собой, как мама машет мне рукой из машины, медленно покачивая раскрытыми пальцами, как королева, приветствующая публику, а ее губы беззвучно говорят мне "прощай".

В голове у меня раздался страшный голос Рока: "А что, если это и правда прощание? Что, если ты видишь маму в последний раз?"

Спасаясь от зловещего голоса, я вбежала в аудиомагазин в торговом центре, надела наушники и включила звук на полную громкость, так что голова стала раскалываться. Было еще только одиннадцать, но я решила зайти пообедать. Мама дала мне десять фунтов — целую кучу денег. Я взяла гамбургер, картошку и большой стакан кока-колы и умяла их в мгновение ока. Чувство пустоты в желудке не проходило. Потратить на себя больше было бы подло по отношению к Кендэлу. Поэтому я продолжала сидеть за столиком, наблюдая за мамой с двумя детьми в соседнем ряду. Дети едва притронулись к еде. Как только двойная коляска отъехала от столика, я оказалась на их месте. Они оставили половину гамбургера, прорву картошки и почти полный стаканчик мак-фларри. Я заглотила все это с такой скоростью, что меня затошнило, хотя голод не проходил. Потом я прошлась по магазинам, кусая шоколадку «Кэдбери». Вообще-то, я хотела оставить половину Кендэлу, но не могла удержаться. Куда себя девать, я не знала. Идти домой не хотелось — там мне, наверное, будет совсем тошно без мамы, хотя я и привыкла, что ее часто нет. Поэтому я побрела в школу, как пай-девочка. По крайней мере, можно будет еще раз пообедать. Учительнице я сказала, что у меня болел живот, но сейчас стало лучше.

— Ты правда была нездорова? — шепотом спросила Харприт.

Она старалась помириться со мной. Мне тоже хотелось с ней помириться, хотя я была по-прежнему зла на нее.

— Да, я была нездорова, потому что напилась, как и мама, — сказала я тоже шепотом. — Мы выпили на двоих целую бутылку водки.

Харприт разинула рот:

— Не может быть!

— Конечно, не может. Харприт, ну почему ты иногда такая тупая? Ты чему угодно готова поверить. — Потом я смягчилась: — Ну ладно, не тупая. Очень даже острая — как иголка. И такая же тонкая. А я зато толстая. Вот, смотри! — Я ущипнула себя за набитый живот. — Ух как я растолстела!

Харприт рассмеялась:

— Может, это ты беременна?

Мы обе рассмеялись. Все было в порядке. Мы снова подруги.

Я сказала ей, что мама уехала в больницу.

— Бедная, как же ты, наверное, волнуешься!

— Да. Еще бы!

— Все будет хорошо. — Харприт погладила мою руку. — А кто же остался с тобой и с Кендэлом, раз Джейк сбежал?

— Он не сбежал. Мама его выставила, я же сказала.

— Ну да. Неважно. Так кто к вам приедет? Бабушка? Тетя?

Я понимала, что признаваться нельзя, но слишком уж мне хотелось потрясти Харприт.

— Никто к нам не приедет, — сказала я небрежно.

Харприт была должным образом поражена.

— Но вы же не можете оставаться одни.

— Конечно, можем. Всего-то на одну ночь.

— Меня мама никогда одну не оставляет. В прошлые каникулы она даже моей сестре не разрешила остаться одной, а ей восемнадцать.

— Не говори своей маме, ладно? — поспешно сказала я, испугавшись, что теперь начнутся неприятности.

— Не скажу.

— Обещаешь?

— Клянусь! — Харприт показала, как она запечатывает губы и перерезает себе глотку. Хорошенько обдумав ситуацию, она нахмурилась: — А кто же вам будет готовить ужин?

— Я. Я часто готовлю.

Конечно, смотря что подразумевается под словом «готовить». Я могу открыть банку консервов и подогреть хлеб в тостере. Это ведь тоже готовка. Харприт, конечно, представляла себе сложные блюда, которые готовит дома ее мама.

— Ты потрясающий человек, Лола Роза, — сказала она. — Ты уже как будто взрослая.

Я почувствовала, что я и правда потрясающий человек.

Но потом пришлось идти домой, заходить в пустую-пустую квартиру.