устье. [23] Зовут ее Домицилла Ферония; у нее есть муж, разделяющий с нею это умопомрачительное помешательство. [24] А поскольку ее безрассудство состоит исключительно в необузданном смехе, хранитель Больницы распорядился поместить над ее дверью сову верхом на плетке — создание, от которого и камни рассмеются, — и мотто: Haec aliis, et mihi alii («Эта другим, а мне другие»),[533] ибо так отменным образом обличается вздорность этой женщины, которая есть сундук, в котором не сыщешь смысла, но доверху всяческого безрассудства.

[25] Не знаю, видите ли вы ту, что сидит в дверях на возвышенном сиденье, в платье, что крутится понизу не хуже павлиньего хвоста. [26] Ее зовут Тарквиния Венерея, и во всем свете не вообразить никого тщеславней ее. Вот из чего это явствует: однажды, рассказывая неким знатным господам о своем родословии, хоть оно было не древнее двухсот лет, она вывела свой род от царицы Савской и показала жемчужину и бриллиант заурядной цены и достоинства, которые, по ее словам, великий царь Соломон подарил царице, когда та покидала его двор; и она настаивала, чтобы всякий поверил, что эти драгоценные камни по наследованию достигли наконец до нее. Но однажды она рассказала историю еще прекрасней, поведав неким дамам, пришедшим ее повидать, что в ее доме хранится еще пара тафтяных панталон, принадлежавших синьору консорту царицы, ее прародительницы; посему начальник Больницы, приметив простодушие этой безумицы, приноровил эмблему к ее душевному расположению, поместив над ее палатой в качестве значка изображение Времени в том виде, как его описывают поэты, а именно, змия, пожирающего свой хвост,[534] с уместным мотто, которое гласит: Sola aeternitate victa («Одною вечностью побеждена»).

[27] Но прошу, сделайте милость, посмотрите на ту, что идет следом: ее имя Андроника Родиана. [28] Знайте, что это — подлинно хитроумная помешанная, ибо она, без сомнения, притворяется умалишенною, чтобы хорошо проводить время, а открывается это вот из чего: иногда она идет в курятник и усаживается в курином гнезде, крича «ко-ко-ко», чтобы объявить, что снесла яйцо, но если ты пойдешь его взять, она больше не кричит на этот лад, не чистит перья и не кудахчет, как наседка, но со здоровой палкой в руке пытается отогнать тебя подальше от курятника. [29] Поэтому начальник, примечая таковую ее повадку, изобразил ее как притворную помешанную и поместил над ее палатой образ Лжи с неверными весами в руке, а рядом мотто, которое гласит: Ars Fortunae salus («Искусство Фортуны — благоденствие»), так как с помощью этих хитростей она беспрестанно развлекается.

[30] Ливией из Веллетр зовется та, которую вы видите у окна, глядящей на луну, ибо иногда она обретается в здравом разуме, как если бы никогда не испытывала влияний помешательства, иногда же, совсем напротив, оказывается столь палима этим недугом, что долгим опытом дознано, что она лунатик; недавно она в речах и рассужденьях казалась Палладой, а нынче спроси ее о чем-нибудь, и она не может держаться предмета разговора ни минуты, постоянно перескакивая с пятого на десятое, поскольку луна на ущербе и заставляет ущербляться ее мозг; поэтому вы видите эмблему с девизом, сообразным ее помешательству, а именно краб, глядящий на лунный свет,[535] и девиз, составленный из таких слов: Nunc in pleno, пипс in vacuo («То в полноте, то в пустоте»).

[31] Прекрасная Марция Семпрония заперта своими родителями в следующей палате, где над дверью написан крылатый Купидон с факелом в руке и мотто: Desperata salus («Без надежды на избавление»), ибо она, воспаленная огнем любви, несколько лет назад обезумела от любви к некоему Квинцию Рутилию и, не зная, что подарить неблагодарному юноше, чтобы смягчить его жестокосердие, иглою проткнула себе жилу и в золотой чаше послала ему фунт своей крови, с запиской, гласившей: Si feris humana prosint («Если зверям полезно людское»): этот подарок, по случайности обнаруженный ее братьями, сделался причиной величайшего мучения, которое она претерпела; и так среди нагоняев и обид она сошла к безнадежному состоянию любовного помешательства, впав в которое, безжалостными родителями была затворена здесь, как вы видите.

[32] Ее товаркой в другом роде безумия выглядит та женщина, что приготовила вон ту петлю, привязанную к железному крюку: хотя имя ее предсказывает счастье — зовут ее Мансуета Британния[536] — все ее поступки оному противны, ибо, подобно отчаявшейся помешанной, она трижды надевала петлю на шею, чтобы уйти из жизни, и всякий раз кто-нибудь ее вызволял; от этого отчаяния она никак не может исцелиться снадобьями врачей, ибо позволила этому недугу взять над собой слишком много власти: это тем менее простительно, что иногда она хочет повеситься из-за самых вздорных вещей: например, однажды она приготовила петлю на тот манер, как вы сейчас видите, лишь оттого, что кто-то забрал ее иголки и она не могла устроить свою игольницу, как ей хотелось. [33] Поэтому эмблема и мотто являют крайнее ее отчаяние: эмблема представляет собой ствол кипариса, который, сруби его один раз, вновь не вырастает,[537] а мотто: Semel mortua quiescam («Однажды умершая, пребуду покойна»).

[34] Кто не скажет, что Ортензия Квинтилия, что живет немного ниже, — сестра Ортензио из Бергамо или из Сарни:[538] она конченая безумица, как он, а если она не заключает в себе его помешательства, пусть пойдут и повесятся и тот и другая. [35] А чтобы показать, что я говорю правду: такое у нее чудаковатое разумение и столь поврежденный рассудок, что однажды, когда она праздно сидела у огня, шевеля щипцами в головешках, и находила отраду в созерцании великого множества искр, которые дети на потеху своим отцам называют скудо и цехинами,[539] служанка, снимая пену с горшка, пролила немного бульона на дрова, тем отняв удовольствие у безумной, а себя ввергнув в великие треволнения, ибо та, разъяренная, схватила головню за один конец и пустилась бегать за служанкой по всему околотку, вопя: «Держи, держи раззяву!» [36] Достаточно сказать, что это дело разгласилось благодаря рассказу служанки и других домашних, она же, день ото дня делаясь все хуже, как это бывает, поневоле допустила, чтобы близкие отвели ее сюда, где синьор хранитель Больницы, вполне осведомленный о ее расположении, составил эмблему, которую вы видите, и поместил над ее палатой: она представляет собой не что иное, как неспелую грушу, задетую крупной градиной, с девизом: Actum est («Готово»), что отменно соответствует ее помешательству, воистину безнадежному.

[37] Повеселитесь немного и воспряньте духом, наблюдая эту шутиху, Теренцию Самнитку, которая в