из других племен. Одного за одним их кидали на алтарь бога, лицом к небу, и верховный жрец разрезал им грудь священным ножом. Потом он вынимал еще бьющееся сердце жертвы, давал стечь крови в богато украшенную чашу, после чего бросал сердце в огонь, а тело сбрасывал вниз, на землю, к ногам толпы. С алтаря вниз струились и потоки крови, омывая стены храма красным дождем.

Когда чаша наполнялась до краев, жрец отливал из нее половину в разверстую клыкастую пасть идола Бога Войны, а вторую половину теплой крови давал выпить вождю. Жертвенная кровь усиливала воинственный дух вождя, и этот дух передавался затем всем мужчинам племени, делая их неистовыми в бою и страшными для врагов.

Сын Солнца, открывший людям путь на чудесный остров, запретил им приносить жертвы Богу Войны. Этого бога почти забыли, предания о нем были похожи на сказки, а правду знал лишь верховный жрец.

* * *

Накануне своего выступления в поход Аравак пришел к Баире и попросил его рассказать о древних обычаях, связанных с воинственным богом. С большой неохотой Баира поведал вождю о кровавых жертвоприношениях – то, что хранили тайные записи предков.

В глазах вождя появился жестокий блеск, а на лице промелькнула хищная улыбка.

– Мы обязаны снова почитать Бога Войны, – сказал он. – Мы будем воевать, мы должны разбить наших врагов, а для этого нам необходимо покровительство этого бога.

– Но Сын Солнца строго наказал нам забыть о Боге Войны.

– Когда это было? – возразил Аравак. – Времена изменились, и нам следует измениться. Если бы Сын Солнца вернулся к нам, он отменил бы сейчас свой запрет, – я уверен в этом.

– Ты думаешь, он разрешил бы нам проливать человеческую кровь?

– Ты забыл, верховный жрец, про великую засуху. Ты тогда принес в жертву Богу Дождя лучшего юношу и лучшую девушку острова, – Аравак не сводил взгляда с Баиры.

– Верно, – отвечал Баира, опустив веки. – Однако эти юноша и девушка сами, добровольно, захотели отправиться к этому богу для того чтобы напомнить ему о нашем острове, рассказать о постигшем нас бедствии и просить милости для нашего народа. Бог Дождя снизошел к их просьбам: засуха закончилась, наступили благодатные годы. А души благородных молодых людей присоединились к душам наших предков; предки с уважением приняли их и дали достойное место в своих чертогах… Ты же предлагаешь, великий вождь, возродить жестокий обычай древности, когда людей приносили в жертву, не спрашивая их согласия, – и кровь тогда лилась рекой. Но даже в те времена в жертву Богу Войны приносили иноплеменников, а кого ты собираешься приносить в жертву? Наших братьев и сестер?

– У меня нет братьев и сестер среди святотатцев и богохульников, – возразил Аравак. – Они прокляты и обречены на страдания в потустороннем мире, их смерть угодна богам.

– Кто знает, что угодно богам? – сказал Баира. – Я служу им вот уже более сорока лет, но все равно не стал бы утверждать, что знаю их помыслы. А ты, конечно, знаешь все тайные мысли богов, великий вождь?

– Твое замечание глубоко и остроумно, верховный жрец, – Аравак недобро усмехнулся. – Ты указал мне на мою гордыню, – благодарю тебя за это. Ты прав, я не могу знать волю богов: так пусть же они сами явят нам ее так, чтобы не оставалось сомнений! Ведь боги не допустят, чтобы осуществилось то, что им не угодно? Попробуем завтра принести жертву Богу Войны, – и если нам будет дан знак остановиться, мы немедленно остановимся и больше уже никогда не попытаемся вернуться к древнему обычаю. Пусть боги явят нам свою волю, верховный жрец!

– Но где ты собираешься приносить эту жертву, и кто будет ею? – Баира поднял веки и пронзительно взглянул на вождя.

Аравак сухо рассмеялся.

– Пока у нас нет храма, посвященного Богу Войны, мы используем храм Бога Лесов. Я прикажу своим мастерам, и они за ночь изготовят изображение Бога Войны, которое мы установим в этом храме. Мы подарим Богу Войны самый крепкий щит, самую тяжелую палицу, самый острый нож. Этим же ножом мы заклаем жертву богу, – а жертвой станет вражеский воин. Его схватили вчера, он разведывал наш лагерь у Священного поселка. По словам этого лазутчика, враги собираются напасть на нас первыми, еще до того как мы выступим в поход. Видишь, верховный жрец, они хотят убить нас, но Бог Войны не даст им этого сделать, раз он отдал в наши руки их разведчика. Разве не обязаны мы отблагодарить бога кровью этого человека? Кем мы будем, если не отблагодарим; тебе же известно, что неблагодарность – самый тяжкий из людских пороков.

Баира опустил веки.

– Но не обидим ли мы Бога Лесов, потеснив его в собственном храме, отдав предпочтение Богу Войны? – это было последнее возражение верховного жреца.

– Мы и ему принесем жертву – лесных птиц. А вернувшись из похода, построим храм для Бога Войны, и Бог Лесов не будет потеснен. Я не могу, конечно, знать его помыслы, – язвительно сказал Аравак, – но мне кажется, что Бог Лесов не обидится на нас.

* * *

На следующий день рев труб, сделанных из больших ракушек, возвестил о начале жертвенного праздника в честь Бога Войны. Все жители Священного поселка, все пришедшие к Араваку воины хотели собственными глазами увидеть возрожденный древний ритуал. Места в поселке не хватало; народ толпился вдоль улицы, которая вела к храму Бога Лесов, оставив узкий проход для участников процессии; для того чтобы избежать давки Аравак приказал оттеснить лишних людей в поле, за поселок. Они были недовольны, но им обещали, что после совершения жертвоприношения каждому будет дана возможность войти в храм и посмотреть на принесенную жертву.

Процессия вышла из дома вождя Аравака, что сразу вызвало оживленные толки толпы: раньше главные участники праздников всегда выходили из дома верховного жреца Баиры. Вождь давал понять, что он – основное действующее лицо в празднике Бога Войны, и, следовательно, этот бог является покровителем вождя.

Второе обстоятельство, вызвавшее пересуды народа, – участие в процессии Тлалока. Сын вождя был никем, если исходить из обычаев островитян. Тлалока могли избрать вождем после смерти его отца, но могли и не избрать; в любом случае, пока Аравак был жив, Тлалок ничем не выделялся