Страва была приложением, ориентированным на атлетов и позволявшим записывать и выкладывать отдельные упражнения, целые тренировки и свои спортивные достижения на общественном форуме, чтобы другие пользователи посмотрели и оценили. Идея состояла в создании сообщества, и приложение, по мнению Холли, с этой задачей справилось в том смысле, в каком сообществом может считаться мафия. Одной из лучших и одновременно худших особенностей приложения являлись сегменты – короткие маршруты, трактуемые пользователями как «уровни», с тем чтобы местные бегуны и бегуньи могли сравнить свое время пробега. У Холли было несколько рекордов для сегментов в Далласе, хотя ни один из них не был недавним.

– Звучит заманчиво, – сказала она.

Лицо Алабамы просияло.

За ночь повышенная влажность воздуха спала, и когда они вышли на улицу, солнце быстро нагрело плечи Холли под ее флисовой толстовкой. Под дуновением ветерка, которого не было в день их приезда, вода вдали блестела, как тонкая пленка масла, переливающаяся на солнце.

– Нам надо размяться, – указала жестом на ноги Алабама, – или как там говорится у спортсменов, «разогреться»?

– Конечно, – сказала Холли.

На улице оказалось гораздо теплее, чем она ожидала. И будь Холли одна, она наверняка сняла бы толстовку и побежала без нее. Но вид острых локтей Алабамы остановил Холли. Это было бессознательным решением – не более осмотрительным, чем отвернуться от громкого звука. Когда Холли поняла, что не сможет снять толстовку, ее переполнило чувство утраты.

Никогда в прежней жизни она не стыдилась своего тела. Потому что никогда в жизни ее тело не выходило настолько из-под ее контроля. В средней школе она довела свой вес до возможного минимума, сидя на бескалорийных подсластителях и коктейлях для похудения. В колледже, когда Холли занялась бегом более серьезно, тренеры убедили ее в важности адекватной «подзаправки». Они надавали ей массу брошюр о макронутриентах, микронутриентах, хороших и плохих жирах, и Холли проштудировала их с рвением религиозного фанатика. Она расписывала и планировала свое питание с такой же дотошностью и самоотверженностью, с какой подходила к своим тренировкам. В ответ тело выполнило свою часть сделки. Оно стало стройным, сильным и эффективным. И оно было красивым.

– В общем, так, – сказала Алабама после непродолжительного молчания. – Сегмент начинается у подножия вон того холма, – указала она. – Вон там, у церкви.

Проследив за пальцем Алабамы, Холли увидела красный церковный шпиль, словно пронзавший стену черно-зеленых утесов позади.

– Мы можем пробежать с милю, чтобы разогреться, а потом пойти? – Алабама перевела серьезный взгляд на Холли.

Та в ответ кивнула.

Когда они через несколько минут стартовали вниз по склону в сторону воды, дорога порадовала Холли своим резким уклоном вниз. Но даже несмотря на это она с каждым шагом все острее ощущала незнакомую тяжесть в теле. Она не бегала уже несколько недель, и это предательски выдавало ее затрудненное дыхание. К счастью, Алабама тараторила слишком быстро и громко, чтобы его услышать.

– Я не всегда бегала, – призналась она, удивив Холли своим неизменившимся дыханием. – Я даже не любила бегать. В средней школе я всегда говорила учителю по физкультуре, что у меня менструальные спазмы, чтобы откосить от разогревочного круга.

Холли попыталась не обращать внимания на непривычное ощущение между бедрами – куски плоти терлись друг о друга, чего раньше никогда себе не позволяли. Был момент – и не слишком давно – когда она даже рассчитывала выиграть забег, который они с Робин наметили на то лето. В надежде на выигрыш Холли вынашивала грандиозный план: она пожертвовала бы денежный приз на благотворительность, и люди стали бы нахваливать ее друг другу, говорить, какая она добрая, милосердная и скромная.

– Но бегать, на самом деле, классно, – продолжила Алабама. – Поначалу мне, конечно, было тяжело, но сейчас я втянулась и, на самом деле, могу бегать долго. – Она сделала вдох между предложениями, говоря так, словно они и не бежали, а шли спокойным, размеренным шагом. – Я слушаю преимущественно подкасты. Не музыку. Знаете, я начала лишь пару месяцев назад, а сейчас уже дослушала до конца первый сезон «Серийных убийц». Вы их слушали? «Серийников», я имею в виду? Генри, мой муж, говорит, что все подкасты повторяют телешоу в стиле тру-крайм. Но я так не думаю. По-моему, они гуманнее.

На этих словах Алабама замолкла, словно ожидая подтверждения. Холли что-то промычала, не в силах выдавить ничего другого. Ни с того ни с сего (и к своему удивлению) она вдруг испытала огромный всплеск гнева. Скорее, даже ярости. Свой успех Холли всегда считала личной заслугой, а себя – уникальной и незаменимой на этой стезе. А сейчас она поняла, что это было не так: «Я могу все разом потерять, но всегда найдется какая-нибудь Алабама-черт-ее-дери-Вуд, поджидающая в очереди, чтобы занять мое место».

Чем больше они удалялись от мини-гостиницы, тем внимательнее Холли прислушивалась к ощущению в своей груди: в ней будто поселилось что-то невидимое, но неумолимое и суровое.

В конечном итоге голос Алабамы стал фоновым шумом. И оставался им до того момента, когда Алабама повернулась к ней и спросила:

– С вами все в порядке?

Алабама бросила на нее обеспокоенный взгляд, и Холли снова захлестнула волна гнева. Ее больше всего прочего обижала и возмущала жалость. Особенно учитывая ее источник. Но все же, когда они сбавили темп, Холли почувствовала, как ее тело жаждало облегчения. И, как бы ей ни было это противно, она позволила Алабаме остановиться и остановить себя.

– Со мной все в порядке, – сказала Холли, делая вид, будто изучает окрестности: неразмеченную дорогу без каких-либо знаков, безупречно окрашенный забор. Солнце грело хорошо, но ветер у воды показался ей более холодным. Он прилепил несколько выбившихся прядок к ее потному лицу. – Просто чувствую себя с утра не лучшим образом.

– Тошнит? – спросила Алабама, одарив Холли понимающим взглядом. Словно намекала на секрет, которым та с ней поделилась ранее. И это было странно. Хотя… не страннее всего остального в этой чертовой девице.

– Я просто устала. – Холли отвела глаза от Алабамы и устремила взгляд на церковь, показавшуюся впереди.

Она выглядела и больше, и меньше, чем ожидала Холли – приземистая и строгая, с белыми стенами и острыми углами, как модель церкви, выполненная человеком, в действительности не знавшим, как выглядят церкви. Угнездившись на холме над всеми другими постройками, она словно надзирала за деревней, простиравшейся внизу.

– Мы можем не бежать дальше, если вы не хотите, – сказала Алабама.

Это были самые нормальные слова из всех, что Холли от нее уже услышала. И голос Алабамы был окрашен теплотой, сочувствием