Народный фольклор, склонный к обобщениям, мог свести библейские поэтические образы к определённой формуле, и с XVI века начинают встречаться литературные выражения: «это всё есть сено», «наполнить сеном» чей-либо головной убор (читай: голову), «дать сена» или «отвезти сена» кому-либо, – говорящие о пустопорожности, обмане и лжи.

Существует «предание о сене» (van den hopper hoys), сохранившееся в одной из важнейших средневековых нидерландских рукописей (Geraardsbergse handschrift) – сборнике текстов, скомпилированном Пьетерном ден Брантом (Pieteren den Brant) в 60-е гг. XV века. Этот сборник, хранящийся в королевской библиотеке Брюсселя, содержит различные занимательные тексты: головоломки, благочестивые изречения, выборочные тексты, моральные, катехизаторские и историографические тексты, описание маршрута из Парижа в Рим, записи паломничества, календари, тексты для исповеди и разные поучительные истории, в том числе поэму-песенку, известную в нидерландском фольклоре XV века о том, как Бог сложил всё лучшее воедино, как копну сена, для общего блага человечества. Однако каждый человек (фламандцы, немцы, французы – все), одолеваемый завистью и прочими пороками, хотел заполучить себе всё, разрушив общечеловеческое богоданное благо, как когда-то это благо разрушили падшие ангелы, а также Адам и Ева97. Этот литературный текст – а он как минимум на 20 лет старше триптиха – хронологически и концептуально ближе всего к образу сена у Босха.

На картине «Воз сена» изображены представители разных социальных, возрастных, гендерных категорий: монархи, монахи и клирики, женщины и мужчины, дети, крестьяне, купцы и бюргеры, – они одержимы страстью, разворачивающейся вокруг сена. В идиомах и поговорках староголландского языка, как в бытовой, так и в литературной речи, за сеном закрепилось значение «пустоты», «пшика», «ничто». Такой обычный, бросовый, материал, как сено, стал аллегорией человеческого ничтожества, жадности и порока. На картине Босха воз сена окружён всякого рода прохвостами, пройдохами и прохиндеями, обманщиками и шарлатанами, вожделеющими завладеть хоть щепоткой сухой травы – субститута ложных благ и напрасных надежд.

Это символическое значение «сена» раскрывает картину Босха в эсхатологическом ключе. Ряд экзотически одетых фигур свидетельствует, что художник стремился показать падение не только западного мира, но и мира Востока: он демонстрирует тотальность погони за сеном (богатством, золотом) всего человечества. Сено – собирательный образ (максима) всех пороков и безумств, и задача Иеронима Босха – составить своеобразный визуальный, аллегорический словарь оных. Не претендуя на всеохватность, тем не менее, следует рассмотреть визуальные рефрены, кочующие у Босха из картины в картину.

Рис. 100. «Воз сена», фрагмент центральной панели.

На переднем, самом нижнем, плане, прямо посередине, «орудует» шарлатан-путешественник, бродячий врач. Для «лечения» пациентов он не пренебрегает алхимией и прочими ухищрениями. Этот фрагмент отсылает к другим работам Босха – «Извлечению камня глупости» и «Фокуснику» (ныне авторство последней работы под вопросом). Обманщик, набивший сеном кошелёк, псевдоврач с ожерельем из зубов на шее «лечит» пациентку, совершающую грех глупости, доверившись ему; на столе проходимца лежит рисунок корня мандрагоры, рядом – бумага индульгенции, отпускающая ему грех бесчестного заработка. Средневековая нидерландская литература изобилует образами таких злолекарей, которые за деньги могут вылечить от любой болезни: будь то зубы, глупость или влюблённость.

В моралистическом трактате 1300 года итальянского доминиканского монаха Якобуса де Цессолеса (Jacobus de Cessolis) «Ludus Scaccorum», описываются подобного рода шарлатаны, путешествующие по городам, и порицаются глупцы, поддающиеся их нелепому обману[20]. Нидерландская риторика XVI века приводит говорящие имена подобных врачей: например, господин Нечистое Намерение (Ложная Цель – со староголландского Onreyn Besouck), господин Ян Паршивый Врач или Старое Тряпьё (Meester Jan Leurequack), или просто господин Обман (Meester Hoon)98.

Рис. 101. Кошелек «врача» набит сеном, а на столе лежат алхимические атрибуты, в том числе человекообразный корень мандрагоры.

Воз сена, фрагмент.

В ряд проходимцев-обмангциков на первом плане также попадают цыганки, узнаваемые по характерным белым головным уборам широкой овальной формы. Одна из цыганок занята мытьём ребёнка, другая – гадает по руке даме. Хроники XVI века сообщают, что цыгане опасны, они крадут кошельки, занимаются попрошайничеством, браконьерством, хиромантией, гаданием и даже похищением и продажей детей. Ещё одной примечательной деталью является белая свинья (часто встречающаяся в работах Босха), отсылающая к неблагочестивому образу обманщика – человека, сбившегося с духовного пути ради плотского. Негативное описание свиньи встречаем во втором послании Петра: «Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления; ибо, кто кем побежден, тот тому и раб. Ибо если, избегнув скверн мира чрез познание Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, опять запутываются в них и побеждаются ими, то последнее бывает для таковых хуже первого. Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди. Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» (2:18–22). Переложение этого образа фигурирует и в стихах известной поэтессы Брабанта XVI века Анны Бейнс (Anna Bijns)99.

Прибыв в Нидерланды, цыгане позиционировали себя как рьяные католики, что в скором времени перестало выглядеть таким образом, поэтому Босх приравнивает их к неблагочестивцам, подобным собакам и свиньям, возвратившимся к своей исконной неблаговидной природе. Рыба, висящая на хворостинке, по-видимому, отсылает к пословице «Жарить рыбу ради икринки», что также свидетельствует об алчности и злонравии цыган, на этом фрагменте продающих младенца богатой даме.

Слева, у самого края центральной части, изображён слепой в чёрном цилиндре, ведомый ребёнком. Его фигура вводит мотив слепоты физической и духовной. Ребёнок на спине слепого лже-паломника должен вызвать сострадание к его попрошайничеству – феномену, часто описываемому в литературе Нижних земель XV века.