Подняла глаза, встречая горящий его взгляд. И не смогла разорвать эту нить, так и стояла, и смотрела, вцепившись пальцами в столешницу позади себя, чтобы не броситься и не повиснуть у него на шее. Он стиснул руки в кулаки и убрал в карманы джинсов.

— Помнишь, как мы на вечеринке делали вид, что у нас с тобой ничего нет? Ты сказала, что любовников выдают прикосновения и реакция на них, и я весь вечер вот так ходил, держа руки в карманах, чтобы не дотронуться случайно. У меня на следующий день болели все мышцы от напряжения.

— Мы все равно спалились, — отозвалась я. — Потому что стояли слишком близко и все время смотрели друг на друга.

— Смотрели… — он усмехнулся. — Тогда, на ужине с моей родней. Сидели на разных концах стола, притворялись приличными, но — смотрели.

— Мне кажется, я пыталась тебе мысленно передать все, что хочу с тобой сделать.

— У тебя получалось. Я даже курить не ходил, так неприлично было выползать с торчащим членом.

— Наши мысли, кажется, задевали всех, кто встречался им по пути.

— Определенно. Дядя Гена тетю Лару потом в коридоре минут пятнадцать мял как подросток.

— Уж кто бы говорил. Ты пока в гости ко мне ходил, помнишь, сколько времени мы каждый раз прощались в прихожей? Твои руки в моих джинсах? Родители как зайки сидели в гостиной и боялись в туалет сунуться, чтобы не увидеть нас во всей красе.

— А мои увидели…

— О господи, да, на даче! Твоя мама решила тебя разбудить. Откуда ей было знать, что я уже разбудила.

— Ты бы хоть прикрылась тогда.

— Ну, я подумала, что раз уж моя будущая свекровь увидела, как я скачу на тебе сверху, то сиськи во время светской беседы прикрывать уже поздно.

— Мммм… твои сиськи… — его взгляд спустился ниже, и я ощутила, как горят соски под футболкой и лифчиком, как будто он не просто смотрит, а дотрагивается до них.

— Ага, никогда не забуду, как ты так хотел, чтобы я посмотрела «Принцессу Мононоке», что никакие мои намеки на секс на тебя не действовали. Единственное, перед чем ты не мог устоять — перед моей грудью.

— Я тискал ее весь мультик. Это было охрененно, пушистый.

— Это было мучительно, солнц. Но зато я тогда первый раз кончила только от прикосновений к соскам.

— Ты просто была хорошо мотивирована.

— Ты просто мне не давал!

— Зато я был отомщен за те времена, когда ты боялась первого раза и неделями меня мариновала!

— Я не боялась, твой папа спал за стенкой.

— Но он спал же.

— Ты же помнишь, что когда это произошло, он спать перестал?

— Откуда мне было знать, что ты так кричишь во время секса. Оргазмы у тебя тихие.

— Я интуитивно догадывалась. А тебя это ничему не научило.

— О да, — он рассмеялся. — палатка на Волге? Далеко-о-о-о-о разносится голос над водой, особенно в туристический сезон.

— О, господи… — я залилась краской от одних воспоминаний.

— Но в том автобусе до Пензы ты была тихая… — голос Антона стал ниже и тише, и меня пробрала дрожь.

— Это была безумная идея…

— Но сначала меня заводило то, что у тебя под юбкой ничего нет, а потом то, как ты невинно сидишь у меня на коленях… но я внутри.

— Довольно мучительное ощущение, когда хочется двигаться.

— Ты справилась, — я и не заметила как его рука выскользнула из кармана, и уже гладила меня по щеке, а большой палец обводил мои губы.

— Я научилась сжимать тебя, да…

— Самый мучительный и сладкий оргазм в моей жизни.

— Точно. Так мы выяснили, что и ты можешь орать во время секса.

— Я стонал.

— Но очень громко.

— Ты бы знала, как это было…

— Примерно, как когда ты притащил наручники и решил устроить мне медленный секс?

— О да-а-а…

Когда он успел придвинуться так, что несколько миллиметров между нами уже не имеют значения?

Или это я придвинулась.

— Два часа поджаривать на медленном огне… Я была уверена, что просто умру от нервного истощения.

— Но тебе понравилось то, чем все кончилось?

— Не уверена, что я все запомнила.

— Интересно, поставила ли ты рекорд по самому длинному оргазму в мире? Я мог бы кончить в тебе раза два, пока ты извивалась.

— Твое любимое извращение… кончить и не выходить, и снова начать.

— Ты слишком сладкая, тобой невозможно насытиться, — его губы уже почти касались моих.

А мои пальцы легли на твердую выпуклость под джинсами и сжали ее.

Это словно сорвало Антона — он набросился на меня, зацеловывая как безумный. Губы-глаза-щеки-шея-ключицы-грудь и обратно, и в беспорядке, как будто он реально хотел попробовать меня всю, во всех местах.

Он делал это яростно и нежно одновременно, и легко, и глубоко, так что наверняка оставались засосы, сплетаясь со мной языком, и тут же выдыхая и отстранясь, чтобы снова наброситься.

Но — миг, и он сделал резкий шаг назад. Взъерошенный, растрепанный, с выбившейся моими стараниями футболкой.

— Прости! — он подхватил оставленную на стуле ветровку и быстро вышел за дверь. Послышался шум заводящейся машины.

Ладно.

Я сейчас вдохну, выдохну и попытаюсь пережить тот факт, что меня не хочет даже бывший муж.

Надеюсь, что сейчас отпустит. Вот это горящее внутри, эта маета. Убрала со стола, выбросила мусор протерла столешницу, запустила посудомойку.

Сегодняшний вечер разбередил, растревожил, заставил мечтать о том, чего быть не может. Не хочу я никаких свиданий и бабочек в животе. И постепенного развития отношений тоже не хочу.

Хочу обратно в гнездо, где совместные ужины и секс, известный до последнего касания и каждый раз новый.

Хочу сейчас кого-нибудь теплого.

Не хочу подниматься в спальню и снова как-то тянуть до следующего дня.

Почему он ушел?

Почему он тоже — опять! — меня бросил?

Я открыла холодильник, достала мороженое со вкусом чизкейка. Будем заедать грусть.

Ночью ничего не считается — ни калории, ни желание увидеть бывшего.

Но мороженое было слишком сладким. И слишком холодным. И вообще — слишком.

Убрала его обратно в холодильник и достала сыр.

Нарезала его кусочками, взяла один и тут же положила обратно.

Глоток вина заставил кровь бежать быстрее — и мысли тоже закрутиться воронкой.