Отец научил девушку логически мыслить. Еще до этой газетной заметки она думала: с кем станет жить осиротевший брат? Кто будет много лет распоряжаться его состоянием? Единственные родственники – Коробовы. Но одно дело – догадываться, другое – знать точно. В утренней газете она прочла об опекунстве Коробовых и весь день ходила задумчивая, настолько временами ушедшая в себя, что не сразу откликалась, когда к ней обращались. Она мысленно пыталась представить, как повернутся дальнейшие события и сложатся отношения: князь Всеволод и Коробовы… Каждый раз получалось одно: маленький князь – препятствие для Коробовых. Причем достаточно легко устранимое – любой несчастный случай с мальчиком вызовет у людей лишь мысль о том, что семью Берестовых преследует злой рок.

И только одна Алена знала, что есть обстоятельство, неизвестное Коробовым. Это – она. Они о ней ничего не знают, она знает все! Так зачем же ей даны эти знания? Не может быть, чтоб просто так! Не было ли оттуда, свыше, с самого начала ей предопределено стать и спасителем, и мстителем? Ну, может, и не мстителем, но разрушителем злых планов.

Маленького князя опекуны везут в Москву! Алена еще больше поверила в свое предназначение. Недаром их жизненные пути, так, казалось, далеко разошедшиеся, теперь сближаются почти до соприкосновения. Дело за ней – она должна придумать, как оказаться рядом с братом.

Только теперь девушка внезапно осознала: нет, не случайно она оказалась именно в этом пансионе, которому покровительствует графиня Гагина! Наверняка отец знал о дружбе Гагиной с Берестовыми. А значит, предполагал возникновение ситуации, при которой дочь с помощью графини близко подойдет к Берестовым.

«Боже мой, какой же он у меня умный! – восхитилась Алена. – Папочка, милый, я сделаю все, что нужно…»

Графиня Гагина по весне часто уезжала – к Черному морю или на Адриатическое побережье. Но пока она была в Москве. И Алена однажды, сразу после окончания уроков в своем младшем классе, постучала в кабинет директрисы. Госпожа Спиридонова провела девушку в соседнюю с кабинетом комнату, усадила рядом с собой на диване.

– Хорошо, что ты зашла, дорогая! Давно хочу тебе сказать, как мы все довольны тобой! Я слышала о твоем покойном батюшке, как о педагоге, много хорошего. Тебе по наследству достался его талант.

– Вы очень добры, Екатерина Ипполитовна. Я ведь еще только учусь.

– А между тем младшие девочки тебя обожают. Не каждому учителю удается внушить детям и такую искреннюю любовь, и такое беспрекословное послушание одновременно. Я недавно встречалась на званом вечере у генерал-губернатора с графиней Марией Сергеевной и говорила с ней как раз о тебе. Мы решили, что после летних вакаций переведем тебя на должность классной дамы. Ты, конечно, по возрасту еще сама девочка, но и графиня, и я не сомневаемся – справишься.

– Екатерина Ипполитовна! – Алена подняла глаза, и директриса увидела в них слезы. Девушка и вправду не могла сдержать волнение. – Вы так много для меня сделали! Пансион стал мне родным домом! Здесь меня не только учили, но и пригрели после смерти родителей. Я и сотой доли долга еще не вернула этому дому, а вот – должна просить отпустить. И не просто отпустить – помочь мне в этом…

Спиридонова всплеснула руками:

– Еленочка! В чем же дело?

– Я хочу помочь, а может быть, стать другом такому же сироте, как и я.

У Алены задрожал голос. Она сейчас говорила чистую правду, хотя никто на свете не догадался бы о настоящих мотивах этой просьбы.

– Вот уже больше месяца я читаю в газетах все, что касается погибших князя и княгини Берестовых.

– Да, милая, какая трагедия! Но при чем же ты?..

– Маленький мальчик потерял родителей так же внезапно, неожиданно, как и я. Как никто, я понимаю его чувства. Его сейчас везут из Франции сюда, в Москву. Он никогда не был в России, ему будет трудно привыкать ко всему новому. Говорит ли он по-русски? А я, вы это знаете, владею французским. Я почему-то уверена, что здесь, в России, князю Берестову нужна будет русская воспитательница, учительница, и не просто педагог, а друг. Я смогу… Простите, Екатерина Ипполитовна, меня, не сочтите нескромною, если я напомню: только что вы говорили, что дети меня любят.

Госпожа Спиридонова была по сути женщиной простой, добродушной. Прямой разговор с ней удавался лучше всего. Да, она поначалу казалась ошеломленной, но постепенно, слушая девушку, начала тихонько кивать головой.

– Верно, верно, Еленочка! Если подумать, то да, ты смогла бы. Но как… Ах, да! Графиня Гагина. Мария Сергеевна дружила с несчастными Берестовыми и теперь с нетерпением ждет прибытия князя Всеволода с опекунами в Москву, хочет принять участие в его судьбе. Она бы могла рекомендовать…

– И вы понимаете, Екатерина Ипполитовна, – тихо проговорила Алена. – Ведь стать воспитательницей князя Берестова не только почетно. Это еще и хорошие рекомендации, хорошие перспективы на будущее… Да, я думаю и об этом тоже, и не скрываю своих мыслей. Обо мне теперь некому заботиться… А я хочу утвердиться в жизни.

Спиридонова взяла руку Алены, ласково пожала ее.

– Как нам всем будет жаль с тобой расставаться, Еленочка! Но ты права: тебе нужно подниматься вверх, ты можешь достичь многого.

– Так вы думаете, Екатерина Ипполитовна, может получиться? С рекомендациями графини Гагиной?

– Думаю – да. Она к тебе очень, очень хорошо относится, ценит твой ум и таланты… Я поговорю с ней, может быть, даже завтра.

Через два дня карета графини Гагиной остановилась у высокого крыльца здания пансиона. Алену пригласили в кабинет директрисы, и она услышала то, что так желала услышать.

– Я думаю, вы, Елена Васильевна, можете быть полезной маленькому князю Всеволоду, – сказала графиня Гагина. – Я рекомендую вас господам Коробовым. А я имею на это право, ведь князь Всеволод мой крестник. Вы удивлены?

Графиня сбросила свой капор, села за чайный столик, где уже стоял прибор на троих, и рукой указала Алене место рядом с собой.

– Всеволод родился в парижском госпитале Неккера. В то время я и приехала в Париж поддержать княгиню Елену. Но роды прошли хорошо, легко, и мальчик был такой славный крепыш. Через две недели мы крестили его в церкви Святого Юлиана Бедного… Там, где отпевали недавно его родителей.

Графиня Гагина помолчала, потом решительно заявила:

– Так что я имею право, данное мне Богом, вмешиваться в судьбу малыша! И буду не просто рекомендовать вас, Лукашова, а, если надо, настаивать. Потому что вижу: вы сумеете помочь мальчику, оставшемуся одиноким, да еще в чужой ему обстановке. У вас талант воспитателя и друга.

«И сестры, – подумала Алена. – И защитника. Думаю, что эти таланты у меня тоже есть».

– Вот только молоды вы очень, – вдруг вспомнила графиня. – Сколько вам?

– Еленочке семнадцать, – подсказала Екатерина Ипполитовна. – Но это не мешает ей быть хорошей учительницей. Да и что возраст? Она столько пережила, взрослым человеком стала.