пропал? — Странников схватил бедолагу за плечи и затряс так, что Турин забеспокоился за жизнь второго секретаря.

— Похитили, — пролепетал Таскаев.

Часть третья

Чёрный платок

I

Полпред частного сектора местных рыбопромышленников Лёвка Узилевский, возвратившись из поездки, привёз дурную весть: Попкова переводят на повышение, до Москвы дотянулся, проныра. Его место займёт Васька Дьяконов, другой кандидатуры на пост заведующего торготделом не обсуждалось.

— А значит?.. — ловя каждое слово, разевали рты Заславские Хацкель и Николашка, Фраткин Самуил и Кантер Эмиль, Креснянский Евсей и прочие господа хорошие, помельче, рыбопромышленники, облепившие Лёвку тесной гурьбой и набившиеся по этому поводу в контору фирмы «Перворосрыба».

Лёвка сел, горькую гримасу состряпав:

— А значит, дураку понятно. Валька, и раньше заправлявший всем, превратит ручей текущих в его карманы податей в речку, а то и в ревущий поток. Открывай деловой человек мошну ширше, деньжата швырять придётся направо и налево. Дьяконов удержу и так не знал, а теперь совсем укорота не будет.

— Только братьев Солдатовых и признаёт! — не стерпев, выкрикнул кто-то.

— Пётр у них заправляет, — буркнул один.

— Пётр любит крупную игру, — тут же поддал огня в костёр перепалки другой. — На карту тыщи швыряет. Вот и выигрывает!

— Все эти тыщи в карманах Дьяконова да Авдеева оседают! — разгоралось пламя. — А те за это — льготы да услуги лучше обычных.

— И ты ставь! Чего не ставишь? Робеешь против них?

— А где взять?

— Если б гуртом, со всех собрать!

— Кто даст на всех? Ищи дураков! Каждый на себя одеяло тянет.

— Вот и не каркай!

Гвалт поднялся не на шутку. Не ассамблея деловых людей, не коалиция, а сходка горлопанов. Лёвка поморщился, в лице перекосился — всегда с этим народом так, поднял руку. Вроде стихло мал-мал, но грызлись в углах, зубы скалили неугомонные.

— Тише там! — прикрикнули на них.

Льва Наумовича Узилевского не то чтобы уважали безмерно, ценили за его способности вести диалоги с властями. Лёвкой кликали между собой, близок был, доступен для каждого и внимания на грубые фамильярности не обращал, к любому подход имел.

— В Саратове, откель я намедни возвернулся, встреча была доверительная, — зашептал Узилевский, — комиссия их заслушивала.

— Обоих к себе требовали? — переспрашивали те, что дальше.

— А как же? Обоих! Одного на повышение, другого вместо него, — возмущались те, что поближе, недогадливостью задних. — Тише вы!

— Попков уже в должности заместителя уполномоченного Наркомторга по нашему краю просил Валентина Сергеевича особливо не трогать братьев Солдатовых… — продолжал также доверительно Узилевский, — ну и ещё пару-тройку лиц.

— Кого это? Кого ещё? Почему? — закричали, запрыгали, возмущаясь, остальные. — Мало всё братьям! И так более остальных хапают! И поблажки им, и скидки, и условия особые! Что ж творится-то?

— Ребята они крупные! — объявил со значением Узилевский и оглядел всех, медленно и тяжело, так, что присели, смолкнув, наиболее горячие.

Тишина воцарилась, слышно, как муха билась в стекло. Рвалась дурная, не зная, что на дворе к ночи уже холод лютый заворачивает, день бы прожить не удалось, выпусти кто наружу. Но сердобольный нашёлся, прицелился, ловко прижал ногтем к стеклу. Щёлк! И снова тишина пуще прежней…

— С братьями Солдатовыми лучше не связываться да и обсуждать их — боком выйдет! Были недовольные когда-то, да сгинули без следа.

— Что же делать? — пискнул кто-то в углу за спинами.

— Жили до этого, — размышляли другие, — не сгинем и далее.

— А если письмецо заслать? — опять подал голос писклявый.

— Какое письмецо? — вытянув шею, попытался углядеть советчика Узилевский. — Кому? Куда?

— Известно. В органы. В ГПУ. В милицию-то, знамо дело, бесполезно.

— Сам писать будешь? — бросил наугад Узилевский, не обнаружив советчика.

— Найдутся. Накатают.

Кто-то нервно хихикнул, не выдержав, или просто поперхнулся. Смешок тут же и замер, не найдя поддержки.

— Писаку и упекут, дурило! — здраво рассудил кто-то. — И правильно сделают!

— Оно конечно, но что ж тогда? — не унимался писклявый.

— Да кто ты там?! — приподнялся Узилевский, ошалев от безуспешных попыток разглядеть дотошного.

— Да шут с ним, с дураком! — встал известный рыбодобытчик бородач Чубатов. — Надо попробовать к Мине Львовичу. А, Лев Наумович? Он прислушается, ежели вы собственной персоной да осторожненько. Без намёков, вот здесь прозвучавших. Ни за кого-то одного, а за общину нашу, за конвенцию! И по сути. Без этих грязных нелепостей!

— Да! — словно прорвалось, выдохнули и остальные многие. — За общество! Это добрые намерения, степенные подходы! И без намёков! Дрязги-то кому нужны!

— Мина Львович в этом деле не заступник, — отрезал Узилевский. — Он пробовал хлопотать за наши квоты. Увеличить просил. Одёрнули органы сверху.

— Это как же?

— А вот так! Частный капитал — не государственный. И я ходил к нему тогда… Теперь в эти дела влезать он не любитель.

— А Солдатова Петруху, помнится, принимал! — язвительно крикнул кто-то.

— Петруха без мыла куда хошь втиснется! — ответил тот же Чубатов, нахлобучивая шапку и подымаясь.

— Я не видел, — отшутился с кислой миной Узилевский, тоже давая понять, что разговор пора заканчивать.

— К Василию Петровичу надо бы вам попробовать, Лев Наумович, к Странникову, — осторожно посоветовал бородач Серёгин. — Не одному, конечно, с делегацией, людей подобрать солидных. Как говорится, с багажом этих самых…

— С каким ещё багажом?! — возмутился теперь уже Узилевский. — Назначение состоялось, Попков — в Саратове, Дьяконов Валентин — тут, все вопросы решены, а лясы точить по пустякам ответственный секретарь губкома со мной не станет. Ни делегация не выручит, ни багаж. Да и какой, к чертям, багаж?.. Погонит к тому же Дьяконову в торговый, к Аданову в налоговый или ещё хуже — к тому придурку Вассерштейну, век бы его не видать!

— Ты не горячись, Лев Наумович. — сказал Антон Нартов, тоже известный рыбодобытчик. — Ты к Василию Петровичу сразу не суйся, прежде к артисту ходы подбери, к Задову Григорию. Он мужик свойский. И вхож, говорят, в те кабинеты.

— Учить меня будут! — Лёвка обе руки запустил в длинные волосья на голове. — Задов, конечно, мужик умный и толковый. Не зря, что артист. Да только он ведь непростой, каким кажется. К нему подход надо найти.

— Да что ж мы, не понимаем? — переглянулись приятели. — Мы поможем, — оглядели они обступивших их рыбопромышленников и торговцев. — Как, господа хорошие, согласны?

— Отчего ж не помочь ради доброго дела? — затеребили бороды ближние, полезли за бумажниками да и дальние зачесали лохматые затылки. — Дело стоящее, своё.

И зал загудел одобрительно.

— Странникова нет в городе, — покачал головой Узилевский. — Видел я его в Саратове. Совещание у них большое. Не