Первая осечка мятежников произошла, когда аэродром близ Тетуана — Сания-Рамель — под командованием майора Лапуэнте (двоюродный брат Франко) отказался примкнуть к путчу и подтвердил верность республике. С рассветом в субботу 18 июля аэродром был взят марокканцами, а Лапуэнте расстрелян (Франко был в курсе, но отказался помиловать родственника). Путчистам сопротивлялась и база гидросамолетов в Аталойоне под командованием капитана Ларета. Только прибытие подкреплений решило исход боя в пользу мятежников. Ларет, двое младших лейтенантов и 95 солдат были захвачены в плен и многие из них были убиты на месте.

Серьезные бои разгорелись в городе Лараче, где группы рабочих и офицеров стойко оборонялись в здании почты и телеграфа на протяжении нескольких часов.

18 июля под властью республики в Испанском Марокко находился только аэродром Сания-Рамель. Прежде чем сдаться превосходящим силам мятежников, его защитники уничтожили запасы горючего и вывели из строя 7 самолетов.

В Испанском Марокко было объявлено военное положение, и начались повальные аресты и пытки активистов партий Народного фронта. Тюрем не хватало и пришлось организовать концентрационный лагерь близ Тетуана. Тем не менее, рабочие организации объявили всеобщую забастовку в крупных городах протектората. Путчистам пришлось использовать воинские части для обслуживания электростанций, транспорта и банков.

Ромералес и Буилья были хладнокровно расстреляны. Тем самым путчисты как бы говорили, что готовы идти до конца.

Вечером 17 июля Кирога ответил отказом на просьбы руководителей партий Народного фронта выдать рабочим оружие. Он считал, что события в Марокко всего лишь безрассудная выходка нескольких реакционных полковников и мятеж будет подавлен в считанные дни (примечательно, что в 1932 году Кирога настаивал на приведении в исполнение вынесенного мятежному генералу Санхурхо смертного приговора, в то время как социалисты стояли за помилование).

18 июля многие мадридские газеты сообщили о мятеже африканской армии и о том, что правительство республики контролирует положение и уверено в скорой победе. Некоторые СМИ писали даже, что восстание потерпело неудачу. В конце дня 18 июля правительственное коммюнике безапелляционно заявляло: «Можно считать, что враждебное движение против Республики подавлено». В заявлении, переданном кабинетом министров в прессу в 3 часа 10 минут того же дня, говорилось, что восстание «не встретило на Пиренейском полуострове никакой поддержки».

А между тем в 2 часа дня 18 июля генерал Гонсало Кейпо де Льяно поднял мятеж в столице Андалусии — Севилье, о чем в Мадриде стало известно около 7 часов вечера.

Андалусии в своих планах мятежники придавали ключевое значение. Именно используя эту провинцию как базу, африканская армия должна была развернуть наступление на Мадрид с юга, встретившись в столице с войсками Молы, которые изготовились для броска на столицу с севера. Но если Андалусия была ключом к успеху путча, то Севилья была ключом к Андалусии. Севилья неспроста (как и Мадрид) именовалась «красной». Наряду с Барселоной она была давней цитаделью анархизма. Здесь еще в 1920-е годы появилась сильная организация компартии, возглавляемая бывшим лидером профсоюза булочников Хосе Диасом, занимавшим в 1936 году уже пост генерального секретаря ЦК КПИ.

Мятежники считали гарнизон города ненадежным, так как севильские военные не очень хотели ввязываться в разные авантюры после позорного провала в Севилье мятежа Санхурхо. Моле даже не удалось найти вождя мятежа из рядов севильского гарнизона, поэтому «красную Севилью» поручили командующему корпусом карабинеров генералу Гонсало Кейпо де Льяно (1875–1951). Он окончил академию кавалерии и успел повоевать на Кубе, а затем уже более активно — в Марокко. В 1930 году этот генерал-масон примкнул к республиканскому заговору против монархии и после его подавления 15 декабря 1930 года бежал в Португалию. Благодаря своей принадлежности к масонам (первое временное правительство республики в большинстве состояло из «вольных каменщиков») Кейпо де Льяно получил пост генерала-капитана (т. е. военного губернатора) Мадрида, что свидетельствовало о полном доверии новых властей к генералу. Но Асанья, как мы помним, вскоре отменил должности генерал-капитанов и Кейпо де Льяно затаил обиду на неблагодарную республику. Став главой корпуса карабинеров, генерал активно перемещался по стране (он хвалился, что «намотал» на машине 25 тысяч километров), не вызывая подозрения. К заговору Молы он примкнул, как уже упоминалось выше, после отставки своего друга президента республики Алкала Саморы.

Высокий, с отливающими металлом серыми глазами и лихо закрученными усами Кейпо де Льяно был человеком, чья смелость граничила с безрассудством, а язык часто опережал мысли. Рано утром 18 июля он прибыл в город Уэльву из Малаги, где оставил жену и четырех детей. Заверив гражданского губернатора в своей преданности республике, он отправился в Севилью и был в городе около полудня. В столице Андалусии стояла сорокоградусная удушающая жара, но город бурлил, обсуждая мятеж в Марокко. По Севилье ходили невооруженные рабочие патрули. Народный фронт чувствовал себя хозяином положения, богатые кварталы затаились, ожидая «бесчинств красных». Армия оставалась в казармах, и военные в форме боялись выйти за их пределы.

Одетый в штатское Кейпо де Льяно вместе с адъютантом и еще тремя офицерами явился к начальнику гарнизона, филиппинскому метису генералу Фернандесу Вилья Абрилье и предложил ему примкнуть к мятежу. Встретив отказ, Кейпо де Льяно вернулся в свой отель, переоделся в генеральскую форму и вернулся к Абрилье. Не моргнув глазом, он заявил ошарашенному генералу, что армия контролирует уже всю Испанию, и арестовал его. Абрилья не оказал никакого сопротивления. Не теряя времени, Кейпо де Льяно отправился в казармы пехотного Гранадского полка и столь же легко арестовал его командира. Аэродром Севильи был захвачен генералом… по телефону, при помощи все той же беспардонной лжи об успехе переворота по всей стране. Но и после столь ошеломляющей удачи у Кейпо де Льяно было всего 100 верных ему военнослужащих. Пришлось освободить из тюрьмы 15 фалангистов. Потом подошли еще 25 карлистов-добровольцев. Этих сил хватило, чтобы занять здание севильского радио. В 10 часов вечера Кейпо де Льяно в первый раз обратился по радио к населению города (потом эти обращения, не имевшие аналога по цинизму и использованию нецензурных выражений, станут регулярными). Иногда генерал, находясь в нетрезвом состоянии, выбалтывал даже военные планы франкистов. Франко не любил Кейпо де Льяно, и тот платил ему взаимностью.

Свою первую речь Кейпо де Льяно закончил словами «Да здравствует Республика!». Затем прозвучал республиканский гимн («песнь Риего»). Генерал опять врал в своем выступлении, называя себя хозяином Севильи. К вечеру 18 июля он контролировал только центр города.

Первоначальная ошеломленность лидеров партий Народного фронта (сказывалось республиканское прошлое генерала) сменилась решимостью задавить путч в зародыше. Когда еще 18 июля Кейпо де Льяно вывел войска на улицу, они кричали: «Да здравствует Республика!», но это уже никого не могло обмануть. В Севилье начали формироваться отряды рабоче-крестьянской милиции, которым катастрофически не хватало оружия. В наличии имелось только 80 карабинов, которые на свой страх и риск передали рабочим офицеры штурмовой гвардии, сохранившие верность республике. Делегация рабочих во главе с коммунистами пришла к гражданскому губернатору Севильи с настоятельной просьбой выдать оружие. Но глава города отказался, ссылаясь на отсутствие указаний из Мадрида. С 3 до 5 часов пополудни в столице Андалусии шли бои между штурмовой гвардией и путчистами. Исход сражения в пользу последних решил примкнувший к Кейпо де Льяно артиллерийский полк. Закрепившимся в здании телефонной станции и отеле «Инглатерра» штурмовым гвардейцам была обещана жизнь в случае капитуляции. Но сразу же после сдачи большинство из них было расстреляно.