Нет, только не сейчас! Ты нужна мне!

«Нужна? — Холодные губы коснулись уха. — Ты же ненавидишь меня...»

Я вздрогнул. Первый раз в жизни Мантия соблаговолила мне ответить... Впрочем, если Слияние и в самом деле произошло, нечему удивляться: мы — одно целое. Отныне и навеки. Однако во всей этой идиллии есть один махонький изъян: моя Мантия, как и я сам, отличается скверным характером...

Пожалуйста, не засыпай! Я должен исправить свою ошибку!

«Мне-то что за дело?»

Ты же всегда защищала меня, почему теперь не хочешь?

«Я защищаю ТЕБЯ, а не тех, кто желает твоей смерти...»

Эта женщина ни в чём не виновата!

«Откуда тебе знать? Если бы она очнулась до казни, то первая бы бросила в тебя камень...»

Нет, я не хочу в это верить! Но даже если... Ребёнок всё равно безвинен! Спаси его!

«Я не могу спасти кого-то, кроме тебя самого...»

Тогда... Тогда — спаси меня!

«Причина?»

Если ребёнок и женщина погибнут, в их смерти уж совершенно точно обвинят меня!

«И будут правы...»

Ты знаешь, что с ней?

«Я многое знаю...» — Она что... смеётся?

Это... в самом деле из-за меня?

«Да...»

Тогда ты должна мне помочь!

«Хорошо... Но запомни — это будет засчитано твоим долгом...»

Я согласен! Ты поможешь?

Ответа не последовало, но шелест стих.

— И что теперь, Джерон? Джерон!

Я вздрогнул, фокусируя взгляд. Доктор держал в руках что-то, больше всего похожее на куклу. Ни движения. Ни вздоха. Он уже мёртв? Нет, невозможно! Я не могу этого допустить... Я не верю! А пока я не поверю в его смерть, он не умрёт!

— Вы позволите? — Я протянул руки.

Доктор сомневался не более мгновения. Маленькое мокрое тельце оказалось у меня в руках. Нет, он жив! Тепло ещё не ушло из этого хрупкого сосуда... Я прижал ребёнка к своей груди. Ну же, делай то, что обещала!

«Не торопись... Доверься мне...»

Я глубоко вдохнул тугой от напряжения воздух приёмной, закрывая глаза. Выдохнул, избавляясь от сомнений и страхов. Позволил Мантии тяжёлыми складками повиснуть на своих плечах.

И на смену Неведению пришло Знание.

Обычный луговинник[6], но как же он разожрался, зараза! И всего за три дня... Нет, тут что-то не так. Судя по размерам и силе, он уже давно поселился в теле женщины, возможно, ещё с прошлого лета. Надо будет узнать, как она себя чувствовала... Сидел, значит, себе тихо и спокойно, рассчитывал поживиться ещё одной жизненной силой — а то и самому наследничком обзавестись — но не повезло ему, болезному. На меня нарвался. Мантия не только распотрошила заговоренные строчки, но и напугала луговинника до смерти. Если он, конечно, может испугаться... Моё прикосновение разрушило его власть над женщиной и заставило ринуться вглубь, забиться в тело нерождённого ребёнка, чтобы спрятаться от голодной Пасти... Дурачок, моя Мантия не щадит никого. Когда она того хочет, разумеется... Ох, как же ты ухватился за невинное дитя... Нечего, нечего! А ну, отцепляй свои коготки или что там у тебя есть... Ты ещё не понял? Либо убирайся восвояси, либо я тебя уничтожу — раз и навсегда!

Он понял. И метнулся облачком грязного тумана прочь, подальше от такого страшного существа, как я. Вдох. Ещё один. Струя зеленоватой жижи оросила мою рубашку, а уши заложило от звонкого и недовольного вопля. Малыш открыл глаза...

Гизариус тут же подлетел ко мне, оставив на время заботы о новоявленной матери, благо после родов она забылась здоровым — если так можно выразиться — обмороком, высвободил ребёнка из моих рук и занялся тем, чем и должен заниматься лекарь, принявший роды. А я стоял столбом, с глупой улыбкой на лице. Стоял до того самого момента, когда доктор повернулся, окинул меня критическим взглядом и предложил:

— Ты бы умылся, что ли... Рубашка, конечно, испорчена...

— Я постираю...

— Оставь уж... «Постираю»...

Он стянул с меня рубаху и кинул в угол.

— Воды я много накипятил, на всех хватит.

Сил почти не осталось, но я доплёлся до купели с водой и блаженно плеснул тёплую влагу на мокрое от перенесённого напряжения лицо. Доктор внимательно посмотрел на мои синяки, удовлетворённо щёлкнул языком и сообщил:

— Ну что ж, опухоль почти спала, можно взяться за растирания.

— Растирания?! — Я поперхнулся.

— Ты что-то имеешь против?

— И очень многое! — твёрдо заявил я. — Мне будет больно!

— Ох, какой ты нежный... Ничего, потерпишь.

И он щипнул меня за синяк на бедре.

Клянусь, я не собирался его бить! Даже не думал об этом! Но рука сама собой дёрнулась, описывая широкую дугу на расстоянии не более волоска от носа доктора. На моё счастье, он вовремя отшатнулся...

— Ну, это ничего, это бывает... — констатировал Гизариус. — С этим бороться можно...

* * *

На следующее утро я узнал, как «с этим» можно бороться, потому что доктор явился в мою каморку со связкой ремней. От предчувствия невыносимых мук я похолодел до корней волос и жалобно взмолился:

— Давайте не будем сейчас...

— Именно сейчас! — возразил доктор. — Пока у меня есть время. Сам ты себе растирания делать не будешь, по глазам вижу, а мне нужно заняться сбором трав... И вообще: если будешь капризничать, я попрошу Борга провести эту процедуру...

Наверное, на моём лице отразился нечеловеческий ужас, потому что Гизариус злорадно хмыкнул и велел:

— Ложись на живот!

Не успел я занять горизонтальное положение, как мои щиколотки и запястья оказались накрепко притянуты к раме кровати.

— Может быть, не нужно привязывать... — робко предположил я, но доктор только хихикнул:

— Ещё спасибо мне скажешь!

Я действительно сказал ему «спасибо». Но несколько позже, потому что на протяжении следующей четверти часа орал благим матом от боли. А потом орал ещё примерно столько же времени, потому что Гизариус перевернул меня на спину и продолжил пытку, которую он сам совершенно искренне полагал полезной лечебной процедурой. Нет, я не хочу произнести — даже мысленно — по его адресу ни одного худого слова: он опытный и весьма умелый лекарь, у него чуткие пальцы, а мазь, которой он пользовался, приятно холодила синяки, но... Сами сначала попробуйте, каково это, когда воспалённые желваки опухших мышц мнут и выкручивают, как мокрое бельё!