Суровые тучи войны все плотнее сгущались над миром. Военный блок фашистских государств во главе с Германией развернул непосредственную подготовку к нападению на нашу страну.

В связи с нараставшей угрозой войны задачи обеспечения безопасности Советского Союза диктовали необходимость увеличения общей численности Вооруженных Сил и расширения подготовки военных кадров. В этих целях в 1939 году Верховным Советом СССР был принят Закон о всеобщей воинской обязанности, закрепивший кадровую систему устройства Вооруженных Сил. В основу этого Закона были включены положения Конституции СССР 1936 года о всеобщей воинской обязанности, почетности воинской службы для советских граждан, их священном долге защищать Отечество.

По новому Закону сроки действительной службы рядового и сержантского состава сухопутных войск и авиации увеличивались до трех лет, а на морском флоте — до пяти лет.

20 октября 1939 года я вместе со своим однокурсником Марком Хазановым прибыл в Свердловск в отдельный батальон связи 128-й стрелковой дивизии.

Зима в Свердловске в этот год наступила рано. Когда мы прибыли в город, было холодно.

Батальон связи, в котором мне предстояло служить, размещался в большом деревянном доме барачного типа на улице Народная Воля. До призыва в армию я считал, что армейская казарма — это светлое, чистое и просторное помещение с рядами аккуратно заправленных коек. Так оно в действительности и было в тех местах, где были стационарные, специально построенные казармы. Но в 1939 году в связи с осложнением международной обстановки и необходимостью увеличения численности Вооруженных Сил многие воинские части и подразделения были размещены в недостаточно приспособленных и плохо оборудованных помещениях. В таких условиях находился и наш батальон.

Когда я переступил порог казармы, мне бросились в глаза устроенные посредине казармы турник и брусья. В этом же помещении были установлены двухъярусные нары. Личный состав батальона размещался в двух смежных помещениях. Штаб батальона находился в маленькой комнатке. И еще была одна комната, в которой стояла пирамида с винтовками.

Начались солдатские будни. Марк Хазанов и я были зачислены в отделение, которым командовал младший командир Олейник. В батальон он прибыл после школы младших командиров, имел семиклассное образование. Службу он знал прекрасно, исполнял ее ревностно. Был требователен, всегда аккуратен, подтянут и вполне мог служить примером для подчиненных. Он и теперь в моих воспоминаниях представляется образцом строевого командира. К недостаткам в отделении он был нетерпим.

— Товарищ командир, у меня протирка пропала, — докладывает Олейнику курсант.

— Найдите!

— А где я ее найду?

— Найдите и об исполнении доложите. Поняли?

— Понял, товарищ командир.

— Выполняйте!

— Есть!

Через некоторое время курсант докладывает:

— Товарищ командир, разрешите доложить.

— Докладывайте.

— Ваше приказание выполнено. Протирку нашел.

— Ну вот и молодец.

— Разрешите идти?

— Идите.

Командиры других отделений были такие же, как и наш Олейник. Хорошие командиры. Они были тесно связаны между собой и помогали друг другу. Прочные знания военного дела и положение начальника выделяло их из общей массы курсантов, несмотря на то что они так же, как и мы, спали на нарах и так же несли все тяготы военной службы.

Был у нас помкомвзвода Карпенко. Он памятен мне тем, что научил меня стрелять из боевой винтовки. Первое время со стрельбой у меня не ладилось. Однажды на стрельбище он лег со мной рядом и стал наблюдать, как я стреляю.

— О, братец, так не пойдет, — через некоторое время произнес Карпенко. — Во время нажима на спусковой крючок вы глаза закрываете, выстрела боитесь.

Он был прав.

— Нажимайте на крючок спокойно и плавно, не думая о выстреле.

Наука пошла впрок. Навыки стрельбы из винтовки пригодились мне в последующем и при обучении стрельбе из пистолета, револьвера и автомата. Помню, после войны на соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки я занял первое место, выбив 98 очков из 100 возможных.

Первое время служба казалась тяжелой. Все надо делать по команде, быстро, четко. Утром командиров отделений будили минут на десять раньше, чем солдат. И когда дневальный во весь голос кричал «подъем», командиры были уже одеты и подгоняли отстающих. Все быстро вскакивали с нар, натягивали брюки и обувались, крутили непослушные обмотки.

Хочешь сделать быстро, а получается, как нарочно, наоборот, скрученная в клубок лента обмотки вырывается из рук и распускается. А командир отделения торопит.

Раздается команда:

— Выходи строиться на утреннюю зарядку!

Помкомвзвода выводит курсантов во двор и тут же командует:

— Шире шаг, шире шаг, раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре… Бегом, марш!

На улице мороз около 30 градусов. Сначала он неприятно обжигает, но после интенсивного бега становится тепло, несмотря на то что на зарядку мы выбегали в нижней рубашке.

После зарядки — умывание и утренний осмотр.

После утреннего осмотра — политинформация и построение на завтрак. У меня до сих пор звучит в ушах команда старшины:

— Выходи строиться на завтрак!

Столовая от казармы находилась примерно в километре. Холод ужасный. Стоишь в строю и про себя ругаешь старшину: «Какого черта он тянет!» А старшина не спешит, выравнивает строй. Наконец подает команду:

— На месте шагом арш! Ать, два, ать, два! Запевай!

Но петь не хочется. В такой трескучий мороз и рот-то не раскрывается. Строй молчит.

— Баландин, запевай!

Тут уж деваться некуда. Курсант Баландин — наш запевала.

— Ну что ж, ребята, грянем «Катюшу»?

— Грянем! — кричат из строя.

И Баландин запевает особенно популярную в то время песню — «Катюшу». После «Катюши» — другая: «Броня крепка, и танки наши быстры», за нею — «Три танкиста». Распелись, и мороз стал как-то мягче. Настроение поднялось, начинаются шутки. Но старшина замечает:

— Разговорчики в строю…

В батальоне связи курсантов с высшим образованием было всего лишь двое — Марк Хазанов и я. Через некоторое время после прибытия в часть Марка избрали секретарем бюро комсомольской организации, а меня секретарем партийного бюро. Кроме того, мне было поручено проводить с курсантами политические информации, которые в то время сводились в основном к событиям на финском фронте.

Дисциплина в батальоне была крепкая. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из курсантов не выполнил приказания командира, совершил самовольную отлучку, допустил неповиновение. Об употреблении спиртных напитков не могло быть и речи. Был, однако, один случай. Старшина третьего года службы в городском отпуске выпил две-три кружки пива. Случай стал известен комиссару батальона, который предложил мне созвать партийное бюро и обсудить поведение старшины — члена партии. На партийном бюро старшина признал, что, будучи в городском отпуске, он выпил две кружки пива. Члены бюро в своих выступлениях подвергли его самому строгому осуждению.