Он медленно стал опускаться к усопшему судну.

Интересно, там ли Упырь или его сдуло взрывом и последующим погружением? Искаженный водой катер казался гораздо большим, чем накануне утром, когда Николаю пришлось так стремительно ретироваться.

Кормовая палуба изрядно пострадала от пожара, а последовавший взрыв смешал все здесь в какую-то беспорядочную путаницу из досок и еще чего-то зеленовато-серого. Сюда лезть, как он намеревался, смысла не было. Обязательно напорешься на что-нибудь. Или зацепишься – без напарника попадать в переделки не стоит.

Он поплыл к рубке – дверь открыта, и он смутно различил лестницу в трюмный мрак. За сутки откуда-то нагнало ила, и казалось, муть, словно пыль в том, верхнем, мире, припорошила все вокруг серовато-черным налетом. Может, это уже шутила шутки глубина, поглощавшая красно-теплые тона спектра. Лезть в темноту трюма не хотелось: атавистический страх – могильный страх – ознобом пробегал по хребту. Как тихо и как немо! Он шире отодвинул дверцу рубки, и вдруг петли заскрипели так неожиданно громко, так жутко!.. Еще раз оглянулся. Все пространство вокруг катера – склон, каменные обломки, черно-зеленые стебли водорослей – узорно пестрело в мерцающих зеленоватых сумерках.. Он решительно снял фонарик с пояса и медленно поплыл внутрь. Темно. Проплыл над ступеньками. Дверца трюма тоже полуоткрыта… луч фонарика запутался в ковре на полу каюты, поднялся выше, вдруг внезапно что-то мелькнуло и с бешеной быстротой, бледно-белой торпедой метнулось к нему – он вне себя шарахнулся в сторону, что-то схватило акваланг, дыхательный шланг – голова у него сразу оледенела и стянулась, сердце разорвалось и замерло… Николай заставил себя замереть вместе с остановившимся сердцем, чувствуя его в себе, как тяжкую ношу. Что это было? Огромная, раздутая страхом рыба? На привидение Упыря не похоже, помельче все же, насколько успел заметить. И что-то продолжало держать акваланг. Закинул руку за голову, стал медленно ощупывать: конечно, зацепился за ручку двери.

Чуть в сторону и свободен.

Такое ужасное ощущение!.. Он решил выбраться из трюма и немного передохнуть, просто увидеть свет, хоть и подводный. Осторожно развернувшись, выплыл вверх по ступеням, попал в рубку, потом на палубу.

И вдруг здесь, уже на свету, под толщей воды высотой с пятиэтажный дом, четко ощутил, что кто-то на него пристально смотрит. Черт побери! То же самое он заметил, приехав в город два дня назад, но то в городе, а тут, под водой, на глубине!.. Только что глупо пережитый призрачный ужас, видимо, исчерпал лимит страха; Николай оглянулся… В зеленых сумерках воды, в пяти-шести метрах от него замерли дельфины: два поближе и два над головой, хотя и мордами к нему.

Все они были неподвижны и, казалось, внимательно смотрели на него, хотя, конечно, глаз на таком расстоянии и при таком освещении видеть не мог.

Все вместе: и недавнее столкновение с рыбой в трюме, и глупый ужас, на мгновение, но завладевший им, и эти огромные поросята перед ним – разозлили и одновременно успокоили. Николай заметил, что так и не выключил фонарик. Выключил, прицепил к поясу и, показывая пустые руки, медленно поплыл к ближним дельфинам. Зачем? Наверное, хотелось разрядки.

У него не было и тени сомнения, что эти огромные животные – чем ближе, тем больше они казались! – совершенно не опасны.

Он сделал несколько медленных гребков ластами, и вот уже мог дотянуться до дельфина, но не стал, боялся спугнуть. Один вдруг подплыл, покачал плавниками, нырнул под него. Второй буквально заглядывал в маску и, казалось, добродушно улыбался. Подплыли еще двое, и Николаю удалось коснуться одного, того, что продолжал заглядывать в маску. Этого оказалось достаточно для знакомства: дельфины отошли в сторону, постояли, словно раздумывая, и вдруг, повернувшись разом, ушли.

Однако же эта встреча успокоила и взбодрила. Недавний атавистический ужас, овладевший им на мгновение, исчез, как ему показалось, окончательно. Решил снова спуститься в трюм. Тем более что минут десять потерял, это точно. Последний раз оглянувшись – вверху пузырем вздыбился голубовато-серый свод, в который совершенно чужеродно вмялось днище его металлической лодки. Откуда-то, может, от проплывавшего вдали корабля, доносились звуки работающего мотора. – И все-таки, спускаясь в кают-компанию катера, он внутренне сжался, проплывая вход. На этот раз никто не пытался взбодрить его нервную систему. Он завис в центре комнаты над длинным столом, на миг показавшимся теннисным. Вообще-то, почему бы и нет, если доходы, а главное, мечта могли подстегнуть Упыря, хотя бы образом отдыха, походить на какого-нибудь мафиозного авторитета из кинофильма. От движения воды, которую здесь, в замкнутом пространстве каюты, стронул он сам, стало хуже видно: в конусе света плясали пылинки, невидимая муть, деревянные щепки.

Николай повел фонариком по сторонам в поисках зеркал, потому что помнил из записки – сейф спрятан за каким-то зеркалом. И все время пытался нащупать логику захоронения Упырем сейфа.

Было здесь темно, хотя в иллюминаторы и пробивался остаточный свет. И казались они сейчас слабо подсвеченными мониторами компьютера или севшими кинескопами телевизоров – экранное окно видишь, но оно не освещает и в темноте. Под лучом фонарика кружились и рачки, и мелкие рыбешки, и удивительно быстро проникающая внутрь плотная муть.

Николай подплыл к большому зеркалу, попытался отыскать потайную дверь, не сумел. Пришлось ударом гантели, обнаруженной на полу, разбить зеркало. Но сейф он так и не обнаружил. Больше зеркал здесь не было, и пришлось продвигаться в другое помещение.

Дальше, он помнил, был камбуз. Да, газовая плита, кухонный стол, полка на стене с зеркальной дверцей.

Открыл дверцу, нашел несколько бутылок – водка, коньяк, виски.., банки с этикетками – соль, специи… все в прошлом, разумеется.

И ни намека на сейф! Николай сорвал полку со стены – пустое, нет ничего. Вдруг возле стола увидел едва приоткрытую дверь, на которую вчера утром в спешке не обратил внимания. Дверь вела либо в кладовку, либо в кормовой отсек трюма. Скорее последнее, потому что ни в кают-компании, ни здесь в камбузе не было на потолке пролома от взрыва, который, конечно же, повредил и днище, раз катер оказался на дне.

Николай потянул на себя уже приоткрытую дверцу, попытался открыть – не поддается. Просунул обломок доски, вытащил. Еще одна доска, уже длинная, выпала в проем. Мешал фонарик в руке. Не выключая, прицепил к поясу, чтобы, хоть и рассеянный, свет оставался. Вцепился в створку и, озвучивая усилия каким-то даже визгом разбухшего дерева, открыл.

Ни черта не видно! Отцепил фонарик, повел лучом.

Конечно, в этом месте и прогремел взрыв, совсем не затронувший другие части катера. Все разворочено: доски, щиты. Николай одной рукой держал фонарик, .другой разбирал завал.., фанерный щит, треснувший вдоль… Он ломал его, сгибая мокрую древесину. За щитом доски, еще один наклонно стоящий щит, который удерживали обломки обшивки прямо над почти метровой дырой в днище.