— Да, умер. Это ведь Бесте? Тот, у которого прострелено легкое?

Староста растерянно кивает.

— Да, Бесте. Про то, что у него ранение в легкое, мне ничего не известно. Но, может быть, с перепугу… У него было плохое сердце…

— От этого не истекают кровью, — сухо заявляет Бредиус. — Что тут произошло?

— Вот это мы как раз и выясняем. Прошу остаться только тех, кто может дать свидетельские показания. — Он смотрит на нас с Георгом.

— Мы потом вернемся, — говорю я.

Вместе с нами уходит и большинство собравшихся здесь людей. Поменьше будет свидетелей.

Мы сидим в «Нидерзексишергоф». Я давно не видел, чтобы Георг был в такой ярости. Входит молодой рабочий. Он подсаживается к нам.

— Вы были при этом? — спрашивает его Георг.

— Я был при том, как Волькенштейн подговаривал людей сорвать флаг. Он называл это «стереть позорное пятно».

— А сам Волькенштейн участвовал?

— Нет.

— Разумеется, нет.

— А другие?

— На Бесте накинулась целая орава. Все были пьяны.

— А потом?

— Мне кажется, Бесте стал защищаться. Они, конечно, не хотели его совсем прикончить. И все-таки прикончили. Бесте старался удержать флаг, тогда они спихнули его древком с лестницы. Может быть, слишком сильно по спине ударили. Ведь пьяный своей силе не хозяин.

— Они хотели только проучить его?

— Да вот именно.

— Так вам сказал Волькенштейн?

— Да. — Потупившись, рабочий кивает. — Откуда вы знаете?

— Представляю. Так оно было или нет?

Рабочий молчит.

— Ну, коли вы знаете, что ж… — бормочет он наконец.

— Нужно установить точно, как произошло убийство, — это дело прокурора. И насчет подстрекательства тоже.

Рабочий вздрагивает и отступает.

— Никакого отношения к этому я не имею. Я ничего не знаю.

— Вы знаете очень многое. И, кроме вас, найдутся люди, которые знают, что именно произошло.

Рабочий выпивает стоящую перед ним кружку пива.

— Я ничего вам не говорил, — решительно заявляет он. — И я ничего не знаю. Как вы думаете, меня по головке погладят, если я не буду держать язык за зубами? Нет уж, сударь, я не согласен. У меня жена и ребенок, и мне нужно прокормиться. Вы воображаете, мне дадут работу, если я стану болтать? Нет, сударь, другого поищите. Я не согласен.

Он исчезает.

— Так будут отговариваться все, — мрачно замечает Георг.

Мы ждем. Мимо проходит Волькенштейн. Он уже не в мундире, в руках у него коричневый чемодан.

— Куда это он? — спрашиваю я.

— На вокзал. Он больше не живет в Вюстрингене, перебрался в Верденбрюк, как окружной председатель Союза ветеранов. Приехал сюда только на освящение памятника, а в чемодане у него мундир.

Появляется Курт Бах со своей девушкой. Они нарвали цветов. Девушка, услышав о происшествии, безутешна.

— Теперь наверняка бал отменят.

— Не думаю, — замечаю я.

— Нет, отменят. Раз мертвец еще не похоронен. Вот беда!

Георг поднялся.

— Пойдем, — обращается он ко мне. — Ничего не попишешь. Придется еще раз посетить Деббелинга.

В деревне вдруг воцаряется тишина. Солнце стоит наискось от памятника павшим воинам. Мраморный лев Курта Баха лучезарен. Деббелинг теперь выступает уже не как официальное лицо.

— Надеюсь, вы не намерены перед лицом смерти опять затевать разговор о деньгах? — тотчас спрашивает он вызывающе.

— Намерены, — говорит Георг. — Это наше ремесло. Мы всегда стоим перед лицом смерти.

— Придется вам потерпеть. Мне сейчас некогда, вы же знаете, что произошло.

— Знаем. Тем временем нам стало известно и все остальное. Можете нас записать в качестве свидетелей, господин Деббелинг. Мы остаемся здесь, пока не получим деньги, и поэтому с завтрашнего утра находимся в полном распоряжении уголовной полиции.

— Свидетели? Какие же вы свидетели? Вы и не присутствовали…

— Свидетели. Это уж наше дело. Ведь вы должны быть заинтересованы в том, чтобы установить все подробности, связанные с убийством столяра Бесте. С убийством и с подстрекательством к убийству.

Деббелинг долго не сводит глаз с Георга. Потом спрашивает с расстановкой:

— Это что же — вымогательство?

Георг встает.

— Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду?

Деббелинг молчит. Он продолжает смотреть на Георга.

Георг выдерживает его взгляд. Тогда Деббелинг идет к несгораемому шкафу, отпирает его и выкладывает на стол пачку денег.

— Сосчитайте и уходите.

Деньги лежат на скатерти в красную клетку, между пустых водочных стаканчиков и кофейных чашек. Георг пересчитывает их и выписывает квитанцию. Я смотрю в окно. Золотые и зеленые поля все еще поблескивают в лучах солнца; они уже не выражают гармонии бытия — они и меньше, и больше.

Деббелинг берет у Георга квитанцию.

— Вы, конечно, понимаете, что на нашем кладбище вы больше памятников ставить не будете, — говорит он.

Георг качает головой.

— Ошибаетесь. И даже очень скоро поставим. Столяру Бесте. Бесплатно. И это не имеет никакого отношения к политике. А если вы решите написать на памятнике павшим воинам фамилию Бесте, мы тоже готовы сделать это бесплатно.

— Вероятно, не понадобится.

— Я так и думал.

Мы идем на вокзал.

— Значит, деньги уже были у этого негодяя, — замечаю я.

— Ну конечно. Я знал, что они у него. И притом уже два месяца, но он ими спекулировал и блестяще на них заработал. Хотел еще несколько сот тысяч заработать. Мы бы и на той неделе их не выжали.

На вокзале нас ждут Генрих Кроль и Курт Бах.

— Деньги получили? — спрашивает Генрих.

— Да.

— Я был уверен. Глубоко порядочные люди. Надежные.

— Надежные, что и говорить.

— Бал отменен, — возвещает Курт Бах, это дитя природы.

Генрих поправляет галстук.

— Столяр сам во всем виноват. Неслыханная дерзость.

— Дерзость? То, что он вывесил официальный государственный флаг?

— Это был вызов. Он же знает, как на это смотрят другие. Должен был предвидеть, что получится скандал. Вполне логично.