Приказ мой прочесть во всех полицейских командах.

Управляющий губернией

камергер Курлов»

«Киевлянин», 1907, № 2, 2 января

Имя Курлова будет связано навсегда с одним из ужаснейших и для России самых тяжелых по последствиям случаев, свидетелем которого мне привелось быть как военному министру, а именно с убийством председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина в киевском театре в 1911 году. Удавшееся покушение на Столыпина приписывали тому, что было слишком много охраны. Кроме местной киевской, под начальством подполковника Кулябко, действовала и дворцовая охрана, и сам генерал Курлов, начальник корпуса жандармов, с мерами для охраны государя и прибывших в Киев министров.

Богров, убивший Столыпина, вошел с пропуском охранного отделения под предлогом указать на лиц, якобы приехавших для покушения на председателя Совета министров. Таким образом, дворцовая охрана надеялась на киевскую, обе они на личного адъютанта и на Богрова, а Курлов на них всех.

И на меня террористы постоянно охотились, но безуспешно. Деятельность охранного отделения для моей защиты принимала иногда странные формы.

Весной я назначал обыкновенно парад войскам на Сырце, в лагерном расположении на окраине города.

Накануне одного из таких парадов получено было уведомление Одесского охранного отделения, что двое анархистов выехали в Киев с бомбами, которые предназначены для меня на следующий день.

Начальник Киевского охранного отделения полковник Еремин явился ко мне и просил парад отменить. Согласиться на это я, конечно, не мог и просил его только принять со своей стороны меры, которые он считает нужными. Я же поеду в автомобиле на Сырец, где сяду на коня и во время прохождения войск попрошу свиту стать от меня на приличном расстоянии, чтобы не подвергать ее опасности.

С вечерним поездом из Одессы эти два господина приехали, но в сопровождении охранного сыщика, проследившего их до небольшой гостиницы «Киев» на Бибиковском бульваре.

Еремин с чинами своего отделения отправился в гостиницу, где одессит с бомбами и был арестован. Другого его спутника не оказалось, и куда он исчез – было неизвестно.

Поэтому полковник Еремин, приехав доложить мне обо всем случившемся, еще раз пытался уговорить меня отменить завтрашнюю церемонию.

Парад состоялся при чудной погоде, громаднейшем съезде киевского общества и массе собравшегося народа. Все обошлось благополучно.

Тот же полковник Еремин раскрыл революционную организацию, готовившую целый ряд покушений. В Киеве жил мой брат, командовавший бригадой в 9-й кавалерийской дивизии. В тот дом, где была его квартира, из этой организации ухитрились поместить на должность швейцара техника, изготовлявшего бомбы.

Как потом оказалось, шесть бомб он успел приготовить, а с седьмой попался с поличным, и вся партия была ликвидирована. В кармане у этого мнимого швейцара оказался мой портрет, вырезанный из «Нивы». Когда его спросили, зачем понадобилось ему мое изображение, он нагло ответил: «Помилуйте, ведь это такая уважаемая личность в городе, почему же мне не иметь его портрета».

Другое покушение на меня готовилось вблизи моего места жительства. Дом мой расположен был на некотором расстоянии от Александровской улицы, по которой проходил трамвай. Когда я выезжал в экипаже, кучеру приказано было проделывать это медленно, шагом, чтобы не попасть под вагон, мчавшийся у самого тротуара. Это было подмечено, а также и то, что часто я выезжал между тремя и четырьмя часами пополудни, что и предполагалось использовать для покушения.

Это неожиданно выяснилось на суде, о чем приехал доложить мне прокурор Клингенберг. Судили убийцу несколько человек, и, когда был вынесен приговор, он почему-то пожелал рассказать, по его выражению, «покаяться» в покушении еще на одно убийство.

В избранный им для этого день в запряжке моего экипажа оказалась неисправность, и я пешком отправился к губернатору, графу Игнатьеву, жившему недалеко от меня.

Проходя по безлюдному Крепостному переулку, я встретил незнакомого мне человека, как мне показалось, пришедшего в недоумение и приостановившегося. Это и был тот убийца, который объяснил на суде, что, обдумывая, как он встанет на подножку коляски и в упор выстрелит в меня из револьвера, вдруг, совершенно неожиданно, увидел меня перед собой. Это до такой степени поразило его, что он растерялся и ничего не сделал. «Идет один, совершенно спокойно. У меня рука не поднялась, а будь он в коляске, выстрелил бы», – откровенно пояснил подсудимый.

Самым необыкновенным и печальным по последствиям был случай в Харькове. Я спасся только чудом.

Мне нужно было проехать в Чугуев через Полтаву и Харьков. В последнем я мог переговорить с войсковыми начальниками, так как обычно, до отхода балашовского поезда на Чугуев, оставалось около часа времени. Но на этот раз полтавский поезд пришел с таким большим опозданием, что я не мог выйти из вагона, который сейчас же был переведен на другой путь.

В тот же день вечером я должен был вернуться обратно, поэтому просил господ генералов приехать к тому времени и отобедать со мной в парадных комнатах вокзала.

В Чугуеве, после осмотра военного училища и посещения Ингерманландского гусарского полка, я уехал на железнодорожную станцию, расположенную в трех верстах от города.

Славящаяся своей исправностью, Балашовская дорога на этот раз побила в этом отношении всякий рекорд: поезд опаздывал «всего лишь» на 12 часов. Но на следующий день мое присутствие в Киеве было необходимо, и я потребовал вызова локомотива из Харькова, чтобы вагон мой доставили к полтавскому вечернему поезду.

Но так как в это время подходил товарный поезд, то начальник станции по телефону попросил разрешения отцепить паровоз и доставить меня в Харьков. Вся эта процедура заняла столько времени, что когда мой вагон дотащили до Харькова, то его остановили за семафором, не пустив к вокзалу. Татары принесли обед в вагон, и, не повидав никого, я уехал в Киев.

Войдя к себе в кабинет, я нашел на столе срочную телеграмму из Харькова, в которой комендант доносил, что вслед за отходом поезда на вокзале разорвалась бомба, от которой пострадало около двадцати человек.

Как выяснилось после, бомба эта предназначалась начальнику дороги, но так как он надолго уехал, а в газетах сообщалось, что с таким-то поездом прибывает из Полтавы киевский генерал-губернатор, то решено было использовать эту бомбу для террористического акта над ним.

С этой целью к приходу моего поезда террористы и явились. Но так как я из вагона по чистой случайности не вышел, а они слышали мое приглашение на обед, то явились к вечернему поезду из Чугуева. Между тем бомба поставлена была на боевой взвод, а несший ее при помощи ремней на груди ограждался от толчков в