— Тварь, — выстучал Саймон ей по коже, — мерзкая тварь. — И тут же с ног до головы окатил ее — и себя — дерьмом.

Сознание рано или поздно справляется даже с самым ужасным шоком, ведь, будучи устройством по обеспечению равновесия и стабильности, оно со всей неизбежностью именно к этому и стремится. Поэтому-то Саймон Дайкс, художник, находясь в весьма подходящем положении — лежа на полу по уши в собственном дерьме, — медленно, но осознал, где он и какое действие только что совершил. И как только он это осознал, означенное действие немедленно совершилось снова.

«Скорая помощь» со спецназом подрулила к углу Маргревин-Роуд и изрыгнула из своих недр пять шимпанзе в ярко-синих куртках парамедиков. Пол перемахнул через решетчатую калитку и, излучая профессиональное безразличие, зачетверенькал к двери по дорожке, выложенной плиткой. Его внимание привлекли две детали: аккуратно расставленные вдоль дорожки горшки — справа травы, слева цветы[62]— и видавший виды плакат «Гринпис» на окне. Ага, тут явно занимались спасением китов, покуривая конопельку, подумал он, — похоже, здесь и в самом деле замешана наркота.

Медик даже не успел позвонить — дверь распахнулась, и перед Полом предстала молодая самка, чьи черты миг назад расплывались за толстым армированным стеклом. Пол краем глаза взглянул на лист вызова, зажатый в лапе.

— «Хуууу» Сара Пизенхьюм? — показал он.

— «Ух-ух-ух-ух» да, это я. — Ее пальцы дрожали. В глаза Полу даже не бросилось, а вломилось, что у самки в самом разгаре течка — ее набухшая седалищная мозоль переливалась нежнейшими оттенками розового, четко очерченные складки влажной кожи были прелестны, утончаясь ближе к промежности. Именно такие мозоли Пол и любил больше всего.

— И где же наш самец «хууууу»?

— «Ух-ух-ух-ух» в гнездальне.

— Как его обозначают «хууу»?

— Саймон, «ух-ух-ух» Саймон Дайкс.

Пол устремился вперед, самка попятилась, пропуская его в вестибюль и одновременно кланяясь — не по-настоящему, в пол-оборота, было ясно, что свою седалищную мозоль она подставляет инстинктивно, непреднамеренно. Пол на миг задумался, как быть; официально врачам «скорой» не запрещалось спариваться с клиентами на вызове, но в отделении считалось — особенно усердствовал в пропаганде этого подхода доктор Уотли, — что подобное поведение не вполне соответствует впечатлению, какое «Скорая помощь» призвана производить на больных и их групповых.

Подумав об этом, Пол протиснулся мимо кланяющейся самки, потрепав ее по загривку и поцеловав светлую шерсть у нее на голове. По коридору, видневшемуся за приоткрытой дверью в квартиру самки, расхаживала туда-сюда пожилая карликовая пони. Несчастное животное жалобно скулило и пускало слюну. Пол слышал, как самка успокаивает лошадку, громко причмокивая губами и ухая ей в нос.

У приоткрытой двери в гнездальню Пол остановился и поднял ухо. В щель между притолокой и дверью он видел часть туалетного столика с зеркалом. На зеркале, как на вешалке, болтались всевозможные бусы и цветные платки, а столик был заставлен разнообразными пыльными фарфоровыми фигурками, резными коробочками и прочими самочьими причиндалами. Был уже почти полдень, и на улице делалось все жарче и жарче, но медик невольно поежился — такая мертвая тишина стояла в квартире. Чувство тревоги усиливали запахи пони, экскрементов, духов, спермы и влагалищной смазки. Пол застыл в нерешительности — за дверью заскулили. Диспетчер показал, что шимпанзе слаб — означает ли это, что он вполне безопасен? Лучше все-таки не рисковать.

За задницей Пола появилась Белинда, врач обернулся и увидел, что ее сопровождает самый «крутой» самец в команде, Ал, со смирительной рубашкой в лапах.

— Успокаивающее прихватила «хуууу»? — забарабанил Пол пальцами по предплечью Белинды.

— Да, — отзначила она. Пол медленно распахнул дверь.

— «Хуууу?» Саймон, меня обозначают…

— «Ррррааааа!» — Обезьяний вопль заглушил негромкие вокализации Пола, а воздушная волна смела его жесты. Саймон на задних лапах возвышался на куче покрывал, наваленных посреди гнезда. Его шерсть не стояла дыбом, но он агрессивно сутулился, скалил зубы и рычал: «Ppppaa! pppaaa! рррааа?». Одной передней лапой он схватил простыню, другой — подушку и начал махать ими, угрожая Полу. Психиатр сделал шаг назад и наполовину спрятался за дверью. Пол не впервые сталкивался с психотиками и хорошо знал, что демонстрацию силы от ее реального применения отделяет тонкая граница — невидимый барьер, окружающий Саймона Дайкса, — и что ему не стоит ее переступать.

— «Хууууу» Вожак ты мой! — постучал Ал по спине Пола. — Я-то думал, он безобидный. Может, кольнем ему седативненького «хуууууу»?

— «Хууугрррннн», — ответил Пол и показал Саймону: — Вот что, Саймон, мы не причиним тебе никакого вреда…

— «Ррраааа!» Прочь отсюда, прочь, мерзкая тварь, чертова макака! Не подходи ко мне, не подходи, не подходи-и-и! — замахал лапами Саймон и запустил в Пола подушкой — вдвойне бесполезное действие: мало того, что она была мягкая, так еще и не долетела до цели. Саймон шагнул к краю гнезда. Пол вышел из-за двери в надежде, что заставит сумасшедшего шимпанзе отступить, но Саймон и не думал отступать — он прыгнул, оттолкнувшись от гнезда задними лапами, и головой угодил Полу прямо в солнечное сплетение. Тот даже не успел нырнуть за дверь — Саймон опрокинул его, а заодно и Ала на паркет. Передние лапы Саймона стиснули горло Пола, когти вонзились ему в шею, и этот тактильный знак означал лишь одно — психиатру не жить. Но какие лапы, с удивлением ощутил Пол, это же лапы детеныша, вернее, силы в них, как в лапах детеныша.

Не долго думая, дежурный врач взял себя в лапы и нанес нападающему прицельный удар в живот. Саймон громко щелкнул зубами от боли, закашлялся и скатился с Пола.

— «Уууааа!» Ты что, очумел?! — Пол схватил самца за загривок и огрел его пару раз по морде. Саймон заскулил от страха и боли. — Да что с тобой в конце концов, самец? Кокаину перебрал «хуууу»?

Пол взял Саймона за загривок и тряхнул еще разок-другой, но сразу понял, что сопротивления ждать не приходится. Голова художника безвольно билась о грудь психиатра. Глаза закатились, видны только белки. Сжатые в кулаки лапы даже не били, а только касались шерсти Пола там, где у него задралась куртка.

— Так я показываю, может, кольнем ему «хууу»? — показал Ал, выпрыгнув из-за правого плеча Пола. За ним стояла Белинда, потрясая зажатой в лапах смирительной рубашкой. Звон кожаных застежек передавал ее мысль лучше всякого жеста.

— По-моему, нет необходимости «уч-уч», Саймон, — показал Пол самцу, чью голову уже держал в лапах, словно детеныша. — С тобой все в порядке «хуууу»? Бедный мой шимпанзеночек, «чапп-чапп» тебе не больно? Все в порядке? Не бойся, все будет хорошо… «Хууу» Саймон? Саймон? «Уч-уч» мы его теряем.

Последний жест предназначался команде «скорой» — голова художника упала врачу на грудь, а худое вытянутое тело с мокрой от пота шерстью коричневым ковром распласталось у его ног.