обычной одеждой орудие мясника не замаскируешь.

Прижимая к груди впервые сегодня увиденную дочь, Эйда не успела ни испугаться, ни вскрикнуть. Мальчишка скользнул к лежащему буквально в двух шагах от общей свалки телу жреца, перехватил его оружие и ринулся на ближайшего живого врага. Сзади. И Эйда — последняя, кто его за это упрекнет!

Жрецу не повезло — нож вошел по рукоять. Блеснуло лезвие шпаги спасителя — светловолосого, как погибший Юстиниан.

Чернорясник осел на пол, пораженный с двух сторон.

А Эйда опомнилась.

Есть выход или нет — самое время проверить! Мирабелла — нелегкий груз. А ее мать никогда не отличалась силой и крепостью мышц. Но позволить девочке и дальше сидеть на алтаре — это уж чересчур!

Теплые ручки обвились вокруг шеи. Какое незнакомое ощущение… Эйда и не мечтала, что доживет до такого! Спасибо, Творец милосердный!..

Здесь действительно выход — чуть ниже роста Эйды. Арка. Впереди — темнота, но здесь полно факелов, можно взять с собой…

— Здесь выход! Еще один! — крикнула товарищам по несчастью Эйда.

И взглянула в лицо дочери. Искаженное ужасом! Хуже, чем у любой пойманной в деревне девицы, бьющейся в лапах ревинтеровского сброда. Или сброда союзников Ревинтера.

— Назад! Туда нельзя! — дрожащий голосок-колокольчик Мирабеллы и ломающийся полубас Диего сотрясли спертый воздух одновременно.

Эйда с дочерью на руках попятилась обратно к алтарю. И инстинктивно обернулась назад.

Из троих жрецов в живых остался лишь один. И теперь отступает, вскидывая вверх руки.

Завороженная, как птица змеей, лиаранка едва не пропустила миг, когда черная тень внезапно вырвалась из окружавшего ее полукольца. К алтарю. К Эйде… и Мирабелле!

Девушка бегом метнулась к стене. Дочку — за спину, нож — вперед. Эйда скорее опять зацепит себя, чем всерьез заденет врага. Но и это — лучше, чем просто позволить убить Мирабеллу!

Три тени сразу метнулись к врагу. Но он, даже не глянув на Эйду — притворяется⁈ — неожиданно рухнул на алтарь лицом вниз. Зачем?..

— Кровь! — заорал Диего.

— Жертва… — эхом прошелестела Мирабелла.

Эйда осторожно повернула дочку лицом к себе.

Та сейчас явно не видит не только матери — никого. Точнее — видит. То, чего здесь нет. Еще нет.

— Кровь! Там — кровь!..

— Жрец зарезался. Выход свободен, — скомандовала девушка-илладийка.

— Свободен…

Капище с алтарем вдруг поплыло куда-то в сторону, ноги подкосились. На последних силах и осколках сознания Эйда опустила дочь на пол. И, когда родные ножки коснулись серого камня, пробормотала как можно громче:

— Умоляю, вынесите отсюда девочку…

Глава 7

Глава седьмая.

Эвитан, Лютена — окрестности Лютены.

1

На потолке ветвятся трещины. А на головы несчастных низвергается смерть. У нее много слуг. Камней в змеевом подземелье — видимо-невидимо…

— Рунос! Очнись, родной мой!.. Сто змей и одна ведьма, да кто здесь целитель — ты или я⁈

На идеальном потолке — никаких трещин. Кроме разве что дурацкой лепнины — полуголых языческих божков. Бодро дуют в трубы и рога. Больная фантазия то ли архитектора, то ли заказчика. Или обоих.

— Рунос!..

Бездонные черные очи, прилипшие ко лбу смоляные кудри… Жанна. Это — опять Жанна, хоть прежде на ее лице Рунос и не видел такой тревоги. Даже когда принцесса причитала о Башне. Откуда сбрасывают тех, кого за Южным Морем считают грешницами.

— Рунос, любимый!

Что еще плещется в бездонных агатовых глазах? И откуда на смуглых щеках прозрачные дорожки? Жанна плакала? Когда ее не видит никто, кроме бесчувственного тела?

— Не умирай!

И не собирался. Да что с ней?

— Жанна, я жив… — целитель только тут сообразил, что смотрит внутренним взором. И поспешил открыть глаза.

— Рунос! — принцесса всхлипнула, жалко и некрасиво шмыгнув носом. Как крестьянка, а не…

Ткнулась носом ему в камзол.

— Я жив, Ваше Высочество, — выдавил ее любовник. Пытаясь осторожно высвободиться и встать.

Тонкие, сильные пальцы стиснули его плечи:

— Еще раз назовешь «Высочеством» — убью сама, понял⁈ — Рыдания смешались со злостью. — Ты!..

— Конечно… Жанна. — Привычно сжать ее руку. Привычно коснуться губами ее сладких губ. Сделать то, что раньше было игрой, а теперь стремительно становится подлостью.

Зачем, принцесса?

— Я должен идти, Жанна…

— Всё еще? Ты — едва жив…

— Я — целитель, помнишь? — чуть улыбнулся Рунос. Но ответной улыбки не дождался. — Я могу вылечить себя сам. И очень быстро.

Сам он улыбается искренне или нет? Маска так приросла, что не снять. Игра в любовь безопаснее самой любви — кто же этого не знает? А любить всех (ну, почти) и свое служение куда легче, чем одного-единственного человека.

Не лги самому себе, целитель. Ты предпочитал закрывать глаза на очевидное. Потому что предать может любой, но куда страшнее — если близкий, родной человек. И ты решил, что близких у тебя больше не будет. Ты так боялся вновь оказаться преданным, что предал сам. И даже этого не заметил.

— Я должен идти. Нужно спасти людей — они сейчас в беде.

Он может ей это сказать. Теперь знает, что может.

— Никто не войдет в мою спальню до обеда, — сквозь закушенные губы прошептала Жанна. Лицо — будто она клянется.

А еще — не сводит глаз со спешащего к окну любовника.

— Слышишь? Никто не войдет до обеда, а если нужно — и до следующего дня.

К счастью — полдворца видело, как целитель «тайком» шел в спальню королевской сестры. Искать его станут именно здесь.

Рунос всё же остановился на миг. Чтобы вновь коснуться губами ее губ.

Жанна прильнула к нему всем телом. Понимает ли, что сейчас делится теплом? Да наверняка!

Миг — чтобы отстранить ее. И еще один — перемахнуть подоконник. Оставляя позади нелюбимую и, как вдруг оказалось — любящую женщину.

2

Сталь клинка, поднесенного к губам Юстиниана, осталась сухой. Он не дышит. И судя по остывающему телу — уже давно.

По лицу Диего двумя ручьями бегут злые слезы. А само оно — застывшая маска. А еще брат молчит — и это страшнее всего.

На его щеках — слезы. И кровь на подбородке Октавиана — из давно прокушенной губы. Что же за чудовище сама Элгэ, если не плачет? И для этого уже не нужно кусать губы.

— Октавиан, понесешь девушку. Диего, если будет нужно — поможешь ему. — Сухие отрывистые команды. Только так.

Мальчишки могут не подчиниться — на грани оба. Элгэ сама в их возрасте — не подчинилась бы.

— Я возьму ребенка. Уходим!

Октавиан лишь глянул куда-то перед собой. Не на Элгэ — мимо. В