чай остывал медленно, а места на кладбище, как и гробы вчера, могли уже расхватывать, — и он, обжигаясь, хлебнул только раза два и пошел…

Было еще темно, глухо, мороз плотным туманом лежал на земле, и Борис показался себе изгоем, проклятым: ни души кругом, ни звука, все еще нежились в теплых постелях — лишь он один… Он был точно единственным живым существом на заледеневшей земле.

«Как после нейтронной бомбы…» — вспомнился какой-то рисунок из газеты или журнала.

Но на автобусной остановке уже топталось несколько человек, укутанных до глаз в шарфы и воротники, молчаливых, угрюмых — возможно, тоже поднятых в такую рань похоронами.

«Раз, два… пять», — с невнятным беспокойством пересчитал их Борис.

Несмотря на холод, ему хотелось присесть — очень уж ломило суставы ног и ныли мышцы — но скамья у остановки была занесена снегом, захламлена, и он прислонился спиной к чугунному столбу, ребристому, в куржаке, который пронзительно, до мурашек, скрипел, когда Борис переступал с ноги на ногу.

Об отце почему-то не думалось. И для чего надо стоять здесь, у этого столба, и для чего куда-то ехать — Борис словно не осознавал. Он действовал как заведенный, как исполняющий какую-то чужую, неодолимую волю…

Про дорогу до кладбища ему рассказала вчера Алексеевна: добраться до «прощального» магазина, а от него — «гляди, куда все люди идут». Но Борис, боясь заехать куда-нибудь не туда, решился уточнить дорогу еще и у кондукторши автобуса. Та ответила с усмешкой, странно:

— Кладбище еще никто не проезжал…

И он нервничал, на каждой остановке впивался в кондукторшу взглядом, пока она не объявила:

— А вот и прощальный, долгожданный…

С Борисом сошло еще три человека, и эти трое уверенно двинулись в потемки. Борис, помня наказ Алексеевны, пошагал за ними. Мороз тут был, кажется, сильнее, чем в городе, и тянул обжигающий ветер. Щеки прихватывало точно калеными щипцами. Борис тер их голой рукой, ушами шапки, но стоило только перестать тереть — засунуть закоченевшую руку в перчатку или в карман пальто — как прихватывало снова. Но больше мучило то, что Борис не был уверен, правильно ли идет, а спросить об этом мужчин, шедших впереди, стеснялся — возможно, из-за покоробивших его шуточек кондукторши.

Несколько раз, коротко просигналив, их обгоняли легковые машины, и всякий раз Борис невольно прибавлял шагу: ведь каждая машина становилась впереди него.

«Им вот выкопают, успеют… — подгонял он себя. — А мне — до завтра…»

Потом вроде бы началось кладбище — смутно обозначились сквозь туман оградки, кресты. И тут только Борис спохватился: а куда здесь обращаться? Кругом только могилы. Сколько бывал он на кладбище — и никогда не видел и не предполагал на нем никакого начальства. А оно, вероятно, имелось — ведал же кто-то распределением могил!

Мужчины внезапно исчезли, как растворились во тьме. Бориса даже оторопь взяла: как бы еще не заблудиться и не околеть от мороза в каком-нибудь примогильном сугробе. Он остановился, прислушался: шаги раздавались, кажется, на дорожке справа — и побежал в ту сторону…

На небольшой расчищенной площадке — среди безобразных бугров глины и снега — стояла на голой земле передвижная, с полозьями, деревянная будочка. Это и была, наверное, контора — во всяком случае, те трое, что сошли с Борисом у прощального магазина, выстроились хвостом около нее. Тут же тихо гудели, слабо светили огоньками фар несколько машин. Один из очередников, уже при Борисе, вошел в будку, но вскоре вернулся, побормотал что-то двум другим, и они направились к машинам.

«Быстро как!» — даже не поверил Борис.

В конторе было чадно, холодно — холоднее вроде бы, чем на улице, — и стоял мохнатый полумрак: горела-коптила на грубом деревянном столе керосиновая лампа. Кто-то — в малахае, телогрейке, присев на корточки и бодро покрякивая, возился у раскрытой дверцы буржуйки.

«Отключили электричество…» — машинально решил Борис, удивляясь, в то же время, что этот «кто-то», в малахае, не ругается, не проклинает, как водится в таких случаях, электриков, — но тут же поразился нелепости своей мысли: «Какое же может быть электричество на кладбище?!»

Печка наконец загудела. Молодой парень, круглолицый, белозубый, энергично вытирая руки о продранные, с пучками ваты, штаны, сел за стол, достал из ящичка потрепанную амбарную книгу, в которую прописывались, должно быть, покойные, и, дуя себе на пальцы, согревая их, стал что-то строчить.

Борису, как тот и ожидал, парень сразу же сказал:

— Ничего обещать не могу. Мороз видишь какой…

Борис, проклиная в душе свое вечное неумение солидно держаться, заспешил, забормотал: что-де он все уже оплатил, что у него квитанции на руках и что сегодня уже третий день со дня смерти — но парень, укоризненно поморщившись, перебил его:

— Я тебе что, отказываю разве? Но ты сам посуди: живые люди ведь копают, могут и не успеть. А я заставить в такой мороз не имею права: на любом производстве такие дни актируют. Понимаешь?

Борис покивал: все, что говорил парень, было правильно.

— Ну а как же быть? — так и не настроившись на решительный тон, спросил он. — А?

Парень пожал плечами, почесал снизу, приподняв ручкой малахай, затылок. Уродливая рыхлая тень от него угрожающе заворочалась на стене.

— В общем, я не знаю…

— То есть вы хотите сказать… что вот приедешь, а могила будет неготова, да? Вези, значит, назад, да? — Борис словно воочию увидел эту картину: приехали назад с уже закрытым гробом, потащили гроб наверх, вертели его на площадках, ставили стоймя — отец в нем десять раз наверняка перевернулся… — Вези, значит, назад?!

Парень озабоченно свел брови, задумался — у него отчетливо залоснилось, как намазанное маслом, лицо.

— Я понимаю… — вроде бы сочувственно — так, по крайней мере, показалось Борису — сказал парень, — но я тебе все объяснил… Поговори там сам, в машинах, с мужиками. Может, они пообещают…

Борис поступил, как поступили те, трое, до него: слегка постучал в окошечко самой первой к конторе «Волги». Дверца «Волги» приоткрылась, и парень в дорогой меховой шапке молча и вопросительно глянул на Бориса.

— Мне бы могилку… — попросил Борис, сам удивляясь той естественности, простоте, с какой это сказал, и лишь в последний момент, вдруг напугавшись, подумал, что делается это, наверное, как-то не так, не с ходу, да и вообще обращается он, вероятно, не по адресу: очень уж интеллигентный вид был у парня: очки, курчавая опрятная бородка — и парень, оскорбившись, как бы сейчас не послал его подальше…

Но тот дружелюбно улыбнулся:

— Тебе?.. Лично?..

— Ну… это… Ну, в