Днем еще видно, что там делается, а ночью, когда закроет волной отличительные огни, так жутко станет” (А. Беломор, с. 49). Следить приходилось и за буксируемым, и за шедшим самостоятельно. Случалось, он отставал, терял ход и начинал “выписывать восьмерки”, показывая то левый, то правый борт. 23 декабря при сильной, быстро усиливавшейся NO зыби и 6-7-балльном ветре, высота волны дошла до 12 фт, а длина 250 фт. Это составляло уже почти предел выносливости для минных крейсеров. Боковые розмахи доходили до 30°, килевые до 15°, все реальнее становилась опасность их гибели, среди бесновавшихся вокруг них пенных гребней, когда любое повреждение рулевого привода или машин могло означать верную гибель.

Истинный героизм и замечательное искусство проявил Г.П. Чухнин, когда в этих условиях “Гайдамак” поднял сигнал “не могу управляться”. Пока крейсер ложился на курс поиска, огни корабля потерялись в ночи. На сигнал “показать свое место” ответа не получили. Кругом зловеще ходили волны, вспыхивая белыми гребнями. Неожиданно далеко обнаружился во тьме красный аварийный огонь. Разобрали сделанный фонарем сигнал. Всю ночь продолжалась отчаянная борьба за спасение корабля, команда которого, вконец обессиленная штормом, оказалась не в силах выбрать линь, удачно переброшенный через корабль спасительной ракетой с “Памяти Азова”. Чтобы легче было подтянуть соединенный с линем буксирный кабельтов, его плавучесть увеличили привязанными поленьями дров. Но и этот способ не помог. Кабельтов выбрали и начали осторожно подтягивать “Гайдамак”, выбирая спасательный линь. Только к 4 часам утра, приблизив к себе корабль до расстояния 25 сажень, смогли передать один, а за ним и другой кабельтов.

Идя на восток, где от корабля могла потребоваться действительная боевая служба, Г.П. Чухнин с особыми настойчивостью и последовательностью добивался от офицеров и команды повышения их профессионального уровня, ответственного и инициативного исполнения служебных обязанностей. Недостаток этих качеств, определяющих боеготовность корабля, ощущался тогда на многих кораблях.

“Драмы” в отношениях со своими офицерами командира “Владимира Мономаха” Ф.В. Дубасова объяснялись, видимо, и этими обстоятельствами. Доходило до того, что его старший офицер Г.Ф. Цывинский, как он об этом писал в своей книге, взял за обыкновение, не надеясь на офицеров, непосредственно распоряжаться действиями матросов на учениях и работах. Но Г.П. Чухнин не мог удовольствоваться таким ненормальным устройством службы. Он не переставал настойчиво воспитывать своих офицеров. На одном артиллерийском учении Григорий Павлович был удивлен тем, что один мичман не производит занятий и остается лишь безучастным зрителем. На вопрос же командира отвечал, что “не получил приказания”. В приказе по этому поводу Г.П. Чухнин напоминал, что этот мичман и прежде обнаруживал свою индифферентность при работах и учениях, но так и не нашел нужным полюбопытствовать, что приказано делать у орудий. Командир выражал удивление тем, что мичман оказался неспособен осознать свое упущение. Эти неустанные усилия по привитию офицерам духа творчества, инициативы Г.П. Чухнин не прекращал в продолжение всей своей службы, вплоть до должности главного командира Черноморского флота. Эта беспредельная беззаветная преданность долгу службы помогла Г.П. Чухнину справиться в 1905 г. с революционным брожением на флоте и силами флота подавить восстание на крейсере “Очаков”. Этого ему и не простили.

Урок истинно крейсерской службы (чего, кажется, не хватало в свое время командиру “Варяга”) и высокого штурманского искусства Г.П. Чухнин продемонстрировал своим офицерам и на подходе к Гонконгу. Его подозрения вызвало необъяснимое уменьшение глубины на западном подходе к Гонконгу, которое в сравнении с ранее выпущенными, показывали новейшие английские карты. Оказавшись вблизи этого входа (из-за значительного сноса), командир решил проверить, в самом ли деле глубины могли так сильно увеличиться в сравнении с прошлыми годами. И вместо обычного, считавшегося глубоководным, восточного входа в Гонконг он повел свой “Азов” рискованным западным проходом. Пролив оказался вполне проходимым, и крейсер, проверяя глубины лотом, благополучно пришел в Гонконг. Разоблачая очевидную английскую военную хитрость, Г.П.

Чухнин писал: “Просто хотят людей оморочить. Наделают несуществующих банок, старые карты потом уничтожаются, а командиры новые, не видевшие старых карт, будут уверены, что нечего там ходить… А со стороны этого прохода Гонконг плохо укреплен и защитить трудно, так как ширина в шесть миль, причем противоположный берег принадлежит китайцам. Ни перед чем ни постоят англичане. А “Азов” свободно прошел там, где они говорят, что Боже упаси, проходить с углублением 26 фт” (А. Беломор, с. 51–52).

По приходе в Нагасаки 6 февраля 1895 г. корабль оказался в полной тревоги предгрозовой обстановке. 7 апреля было получено уведомление о возможности боевых действий. Между тем эскадра Тихого океана под командованием вице-адмирала С.П. Тыртова 2-го (1839–1903) в силу японских правил была разрознена по портам Японии. В Нагасаки находились флагманский крейсер “Память Азова” и крейсер “Владимир Мономах”. 6 апреля к ним присоединился флагманский корабль эскадры Средиземного моря броненосец “Император Николай I” под флагом контр-адмирала С.О. Макарова (1848–1904). В Кобе стояли крейсера “Адмирал Нахимов” и “Рында”, а также канонерская лодка “Кореец” (которая, как и “Манчжур”, в марте была выведена из Владивостока через канал, пропиленный во льдах. В Иокагаме был крейсер “Адмирал Корнилов”, в Чифу (с 25 марта) крейсер “Разбойник”, в Тянцзине — канонерская лодка “Сивуч”, в Чемульпо — крейсер “Забияка”, в Шанхае, крейсер “Крейсер”, канонерские лодки “Манчжур” и Гремящий ’, миноносец “Свеаборг”, в Гонконге — все еще не дошедшая до места назначения канонерская лодка “Отважный” с конвоируемыми ею миноносцами “Борго” и “Ревель”.В порту Гамильтон о. Комундо) рейдовыми учениями занимались канонерская лодка “Бобр”, минные крейсера Всадник“ и Гайдамак”.

Все наблюдали за развитием обстановки. Встречи С.П. Тыртова с командующими отрядами кораблей западных держав убедили его, чю предпринимать совместные действия с русскими они не намерены. В результате усиленного обмена депешами между Петербургом, русским посланником в Токио и командующим эскадрами для сосредоточения эскадр был избран признанный для этого наиболее подходящим китайский порт Чифу. Сюда 14 апреля пришел “Владимир Мономах'*, 23 апреля — “Память Азова”, “Император Николай I”, минные крейсера “Всадник”, “Гайдамак”, миноносец Свеаборг". В составе эскадры Средиземного моря числились крейсера “Адмирал Нахимов”, “Адмирал Корнилов”, “Рында”, “Разбойник”. Остальные — четыре канонерские лодки, два крейсера — Владимир Мономах, Разбойник”, два минных крейсера и миноносец “Свеаборг” были из состава эскадры Тихого океана. Из Владивостока ожидали подхода миноносцев “Уссури” и “Сунгари”.

Днем 22 апреля корабли, уходившие из Нагасаки, застопорили машины, и с “Памяти Азова” для С.О. Макарова передали записку начальника соединенных эскадр. В ней, как записывал С.О. Макаров в своем дневнике, содержалась просьба “составить соображения о том, как приготовить суда к бою и как вести бой”. О том же, как видно из обширных выдержек из дневниковых записей (А. Беломор. с. 52–57), не переставал думать и Г.П. Чухнин. Назначенный с приходом в Чифу начальником штаба командую пего соединенными эскадрами Тихого океана и Средиземного моря (им стал С.П. Тыртов) и оставаясь командиром “Память Азова”, Г,П. Чухнин стал во главе деятельно развернувшейся на эскадре подготовки к бою. По сведениям А. Беломора. сосредоточение флота в Чифу состоялось по настоянию Г.П. Чухнина.