Аввакум гневно обличает архиереев, коие «токмо потакают лишо тебе (царю Алексею Михайловичу. – А. Б.): “Жги, государь, крестьян тех, а нам как прикажешь, так мы в церкве и поем; во всем тебе, государю, не противны; хотя медведя дай нам в олтарет, и мы рады тебя, государя, тешить, лише нам погребы давай да кормы с дворца. Да, право так – не лгу!”» «Любя я тебе, право, сие сказал, – отмечает протопоп, – а иной тебе так не скажет, но вси лижут тебя – да уже слизали и душу твою!»{57}

Но если архиереи не должны слушаться царя в церковных вопросах, как должен государь осуществлять свои функции по охране благочестия? Если архиереи лишь марионетки, то почему Аввакум постоянно напоминает, что царя обольстил и столкнул с пути истинного именно архиерей – патриарх Никон? Неужели Никон и собор иерархов не вправе были решать вопросы церковного ритуала? В действительности противоречия в суждениях Аввакума нет, ибо царь для него именно потому является гарантом благочестия, что должен выступать третейским судьей, арбитром при разрешении церковных вопросов, равно защищающим обе стороны до тех пор, пока одна из них в споре не победит.

«И ты не хвалися, – гневно обращается Аввакум к Алексею Михайловичу. – Пал ся еси велико, а не восстал искривлением Никона, богоотметника и еретика, а не исправлением, умер еси по души ево учением, а не воскрес. И не прогневися, что богоотметником ево называю. Аще правдою спросиши, и мы скажем ти о том ясно с очей на очи и усты ко устом возвестим ти велегласно; аще ли же ни – то пустим до Христова суда: там будет и тебе тошно, да тогда не пособишь себе ни мало».

«Здесь ты, – продолжает Аввакум, – нам праведного суда со отступниками не дал – и ты тамо (на Страшном суде. – А. Б.) отвещати будеши сам всем нам!.. Все в тебе, царю, дело затворилося и о тебе едином стоит. Жаль нам твоея царския души и всего дому твоего, зело болезнуем о тебе, да пособить не можем ти, понеже сам ты пользы ко спасению своему не хощешь».

Итак, царь, не давший спорящим праведного суда, царь, ставший главным виновником раскола Русской православной церкви, царь, благодаря которому правда уходит из богоизбранного Третьего Рима на небеса, оставляя землю Антихристу, который уже пришел и властвует, – вот наиболее острая заноза в сердце Аввакума, мучительнейшая тема его рассуждений. «Во время сие несть царя, – писал не позже 1669 года соратник Аввакума дьякон Федор, – един бысть православный царь на земли остался, да и того, не внимающаго себе, западные еретицы, яко облацы темнии, угасиша христианское солнце. И се, возлюбленнии, не явно ли антихристова прелесть показует свою личину?!»

Никон, патриарх Московский и всея Руси

Итак, рухнул Третий Рим, прекратилось священство, опозорено православие, страшные гонения претерпевают верные, настало безблагодатное антихристово время. Продолжая молить царя опомниться и дать правый суд православным, Аввакум тут же бросает: «Надобно царя тово Алексея Михайловича постричь беднова, да пускай поплачет хотя небольшое время. Накудесил много, горюн, в жизни сей, яко козел скача по холмам, ветр гоня, облетая по аеру (воздуху. – А. Б.), яко пернат, ища станы святых, како бы их поглотить и во Ад с собою свести».

Именно царь виновен во многих зверствах против староверов, страшнейшим из которых был разгром Соловецкого монастыря – одной из крупнейших и славнейших обителей России. За то, по словам Аввакума, Алексей Михайлович «расслаблен бысть прежде смерти, и прежде суда того (Страшного. – А. Б.) осужден, и прежде бесконечных мук мучим. От отчаяния стужаем, зовый и глаголя (царь), расслаблен при кончине: “Господие мои, отцы соловецкие старцы, отрадите ми, да покаюся воровства своего, яко беззаконно содеял, отвергся християнския веры… вашу Соловецкую обитель под меч под клонил, до пятисот братии и больши. Иных за ребра вешал, а иных во льду заморозил, а бояронь живых, засадя, уморил в пятисаженных ямах. А иных пережег и перевешал исповедников Христовых бесчисленно много. Господие мои (якобы говорил, умирая, царь. – А. Б.), отрадите ми ноне мало!”»

«А изо рта, и из носа, и из ушей (царя, писал Аввакум. – А. Б.) нежид (сукровица. – А. Б.) течет, бытто из зарезанные коровы. И бумаги хлопчатые не могли напастися, затыкая ноздри и горло. Ну-су, никонияне, вы самовидцы над ним были, глядели, как наказание Божие было за разрушение старыя християнския святыя нашея веры. Кричит (царь) умирая: “Пощадите, пощадите!” А вы ево спрашивали: “Кому ты (царь) молился?!” И он вам сказывал: “Соловецкие старцы пилами трут мя и всяким оружием, велите войску отступить от монастыря их!” А в те дни (соловецкие монахи) уж посечены быша». Преступный царь Алексей Михайлович «царскую и архиерейскую власть на ся восприял… но Соловецкий монастырь сломил гордую державу его. В который день монастырь истнил (разрушил. – А. Б.)… в той день и сам исчез. Восхотел Бог быти, и не бысть!» – заключил Аввакум{58}.

Как Никон поставил себя, высшего российского архиерея, выше царя на земле, так Аввакум, пережив глубокую духовную драму, более тяжелую, чем выпавшие на его долю физические страдания, вознесся над самодержцем как личность. Из заточения в темной земляной норе взлетел над Россией освобожденный от оков могучий человеческий дух, презревший «темные власти» мирских владык.

«Видишь ли, самодержавие? – бросил “огнепальный” протопоп одному из могущественнейших владык вселенной. – Ты владеешь на свободе одною Русскою землею, а мне Сын Божий покорил за темничное сидение и небо, и землю. Ты от здешняго своего царства в вечный свой дом пошедше только возьмешь гроб и саван, аз же присуждением вашим не сподоблюся савана и гроба, но наги кости мои псами и птицами небесными растерзаны будут и по земле влачимы – так добро и любезно мне на земле лежати и светом одеянну и небом прикрыту быти; небо мое, земля моя, свет мой и вся тварь – Бог мне дал!»{59}

Не сразу и не скоро сумел Аввакум противопоставить себя земному царствию с такой высотой мысли, но уже на соборе 1667 года он вступил в решительный бой не со вселенскими патриархами, властями и русскими иерархами, а с государем царем и великим князем Алексеем Михайловичем, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем. Правда, в одном из посланий 1678/79 года он почему-то решил оправдывать царя и вселенских патриархов, приписывая им совершенно отсутствовавшие в 1667 году намерения: «Вселенские-те было и говорили взять старые те (церковнослужебные. – А. Б.) книги, да наши псы не восхотели, заупрямку им стало. Царь тот меня и зело милосердовал, да уже и ему нечево стало делать. Властишка те (русские иерархи, участвовавшие в соборе. – А. Б.) мне многия друзья духовныя были, да свратил бранью их, бывало так. Оне с сердца приговор написали жжечь меня, да царица-покойница (Мария Ильинична, первая жена царя Алексея. – А. Б.) не дала».