Обе засмеялись. Вдруг они почувствовали, что перед ними кто-то стоит. Это был Чаман.

— Пойдем со мной, Кусум, — поманил он девушку пальцем.

Кусум побледнела, но продолжала сидеть, не двигаясь.

— Вставай! — прорычал Чаман.

Он крикнул так громко, что люди вокруг должны были проснуться, но никто не шелохнулся. Даже отец и мать Кусум, лежавшие совсем рядом с нею, делали вид, что крепко спят.

Кусум растерянно оглянулась по сторонам, хотя знала, что никто не вступится за нее. Ее испуганный взгляд остановился на Тарне, но и та сидела неподвижно, словно окаменев, и лишь переводила взгляд с Кусум на Чамана.

Кусум встала. Тарна пристально посмотрела на нее, но ничего не сказала. Чаман удовлетворенно заулыбался.

— Следуй за мной!

Сделав несколько шагов, он оглянулся. Кусум стояла на своем прежнем месте у столба. Чаман стремительно подошел к девушке и уже замахнулся, чтобы ударить ее, как в воздухе сверкнул нож.

— Попробуй дотронуться до меня! Я тут же перережу себе горло, — предупредила его Кусум.

Чаман грозно уставился на девушку, но в лице ее не было и тени испуга. В ее горящих глазах и решительном тоне было столько непреклонности, что рука его невольно опустилась. Еще несколько мгновений он внимательно смотрел на девушку, все еще державшую нож у своей шеи, потом опустил глаза, ехидно улыбнулся, пробормотал что-то и быстро зашагал прочь.

Теперь Кусум вся дрожала как в лихорадке, нож выпал из ее руки, и она разрыдалась. Тарна обняла ее.

— Ты молодец! Вот видишь! Если женщина решится защищать свою честь, то никакие силы в мире не способны побороть ее.

— Если бы он только дотронулся до меня, — срывающимся от слез и ненависти голосом говорила Кусум, — я перерезала бы себе горло, ничуть не задумываясь. Честное слово!

— Молодец! Ты очень храбрая, Кусум. Теперь этот негодяй никогда не будет приставать к тебе. А откуда у тебя нож?

— Это нож твоего Раджу. Я нашла его в школе, — сквозь слезы улыбнулась Кусум. — Ты никогда не вспоминаешь Раджу, Тарна? Так быстро забыла его? — шутливо, но с укором спросила она. — Я вот ругаю Чарну, но забыть не могу. Как же ты могла так быстро забыть?

— Ничего я не забыла. Это он забыл все, Кусум, — печально проговорила в ответ Тарна.

Это произошло незадолго до праздника в честь Дня независимости. Пятнадцатое августа праздновали не только жители домов, но и бездомные. Правда, они радовались не тому, что после получения Индией независимости бедным стало легче жить, этого не случилось. Они радовались тому, что избавились от рабства. Каков бы ни был человек, даже если он бездомный, кроме плоти, у него есть и душа. И так же, как плоть требует избавления от голода, душа жаждет освобождения от рабства. Человек не может жить одним хлебом, как не может жить только свободой. Хлеб и свобода должны быть вместе. Хлеб, взращенный свободой, и свобода, под сенью которой улыбаются колосья пшеницы.

Жители тротуара привыкли вставать спозаранку, но сегодня и люди в домах проснулись рано. Здания украшены флагами, плакатами; от дома к дому, пересекая улицу, тянутся разноцветные гирлянды бумажных флажков. Трехцветные национальные флажки украшают почти все стены. Дхарм Раджа сегодня было трудно узнать. Одетый во все светлое, он держал в одной руке трехцветный флажок, привязанный к палке вместо черного, который он только что бросил в огонь, в другой — бумажный рупор. Время от времени прикладывая рупор к губам, он созывал ребятишек окрестных улиц. Толпа детей быстро росла. У каждого в руке был либо бумажный рупор, либо трехцветный флажок. Дети сегодня тоже все были одеты в белые чистые платья. Раньше чисты и светлы были лишь их сердца, но накануне Тарна объявила, что они пойдут к набережной принять участие в торжествах, и сама выстирала рубашки многим детям. Теперь они шли длинной цепочкой за Дхарм Раджем, подняв веселый шум.

День был солнечный, ясный. От прибрежного песка исходил запах моря, в порту стояли десятки красивых судов из разных стран мира, сновали моторные катера, экскурсионные лодки, полные гомонящих ребятишек, разодетых женщин и пыжившихся от гордости, как петухи, мужчин. Молодые парни провожали глазами нарядных девушек с шарфами, накинутыми на плечи, настраивали свои портативные приемники. Услышав звуки радио, женщины, как куры, вытягивали шеи и начинали оглядываться по сторонам.

Под музыку оркестров — военного и полицейского — промаршировали солдаты, потом выступил с речью какой-то крупный чиновник. Толстый и довольный, он был как бы живым воплощением всех благ, приобретенных освобожденной родиной.

Повсюду продавали прохладный сок кокосового ореха, воздушные шары, всевозможные сладости. Особенно много было влюбленных и карманников. В этот день все были счастливы, но только на один день.

После парада Тарна организовала праздник в школе, куда были приглашены и родители. Дети пели песни, разыгрывали сценки, показывали фокусы. Было очень весело. Впервые бездомные, забитые люди взглянули на своих детей другими глазами, в которых затеплились огни надежды на лучшее будущее.

К вечеру Тарна и Кусум вышли полюбоваться праздничным городом. Они оделись в одинаковые сари, украсили волосы одними и теми же цветами и, взявшись за руки, весело болтая о чем-то, пошли по улице. Мать Кусум, глядя им вслед, сказала мужу:

— Совсем как сестры.

Лакшман в ответ сплюнул и отвернулся. Он не одобрял дружбы дочери с Тарной, считая, что Тарна портит Кусум, разлагает ее. Разве может девушка, такая, как его дочь, уподобляться господам, живущим в домах? Не зря говорят: по одежке протягивай ножки.

Он со злостью швырнул свою черную прокуренную трубку в угол. После того случая, когда Кусум отказалась подчиниться воле Чамана, он лишил Лакшмана права заниматься торговлей спиртными напитками.

— Видела ты где-нибудь, чтобы дочь умышленно лишала отца заработка? Нет? Так посмотри! Это твоя Кусум! И это моя дочь! — громко, с отчаянием выкрикнул Лакшман.

— И тебе не стыдно, старый дурак, ругать дочь в день праздника? — остановила его жена. — Уходи с моих глаз, не то последние волосы повытаскаю!

Лакшман, опустив голову, пошел прочь. Жена кричала ему вслед:

— Другой работы не можешь найти, кроме как продавать всякое зелье? Почему бы тебе не мыть посуду, как я? Поганец, сидит на моей шее, ест мой хлеб!

Мать Кусум оглянулась по сторонам в поисках камня, чтобы запустить им в мужа, и, ничего не найдя, кинулась за ним, готовая вцепиться в него.

Лакшман, зажав уши пальцами, скрылся за углом.

Мыс Нариман выдается далеко в воды океана. Стоя на самом берегу, Тарна и Кусум любовались закатом солнца. На их глазах его круглое красное лицо постепенно скрывалось в волнах, и Тарна чуть не крикнула: «Скорее помогите солнцу! Оно тонет!»

Но вот волны окрасились его кровью, потом кровавое зарево перекинулось к западу на облака, а волны запели свою печальную песнь. Тарна уже забыла о солнце, ее охватила глубокая тоска. Она глядела вдаль, в безбрежные воды океана, поглотившие солнце, и ей виделись там ее дом, деревня, горы. В золотистой долине среди гор ей виделся сверкающий, как брильянт, домик, который звал ее к себе. Мать стояла в дверях и со слезами на глазах ждала ее возвращения, а маленький братишка, протянув ручонки, звонко кричал своим детским голоском: «Вернись, вернись, Тарна! Сестричка моя! Куда ты ушла от нас?»