и списком-то пока нельзя было назвать. На роль супостата претендовали пока только два кандидата. На первом месте, естественно, был археологический рисовальщик Фауст Иосифович Сарновский, торчащий всё время на юте с блокнотом и карандашом. Его ухаживания за Дарьей Андреевной начались с того, что он изобразил её портрет в виде лебёдушки, взмывшей над морем. Старуха была в восторге, а сама красавица, опустив смущённо глаза, поблагодарила воздыхателя и тотчас отнесла рисунок в каюту. К столу она больше не воротилась. Второе место на пьедестале подозреваемых по праву принадлежало декоратору театра Ростова-на-Дону Цезариону Юрьевичу Матецкому. Последний не носил с собой ни бумаги, ни холста, но, как следовало из его разговоров, успел проучиться три года в Императорской академии художеств, но потом покинул её, не имея возможности оплачивать обучение. Однако его работа «Смерть святого Иакова» так тронула ростовского папиросного воротилу, что он велел разыскать художника и пригласить в ростовский театр служить декоратором. Предложение было денежное, и Цезарион Юрьевич его принял, о чём нисколько не жалеет. И вот теперь благодаря тому же Владимиру Ивановичу Асмолову и грядущей премьере «Прекрасной Аиды» он через несколько дней увидит берег Александрии. Третьим претендентом на роль душегуба был сосед уже покойного Бубело по каюте, архитектор из Санкт-Петербурга. Наверняка у него хватит навыков, чтобы выполнить копию знаменитого эскиза. Все остальные кисть в руках не держали, понятия о палитре, композиции и перспективе не имели и потому подделать великого Леонардо да Винчи не могли. Только вот эти трое по своему внешнему виду как-то не дотягивали до планки, которой меряют хладнокровных убийц. Слишком уж интеллигенты и тщедушны. Хотя если верить Достоевскому, то именно такие субчики и есть самые настоящие раскольниковы. Кстати, покойный Бубело хоть внешне и не походил на душегуба, но вёл себя с Ферапонтом довольно нагло и самоуверенно… А третий класс? А экипаж и обслуга? Разве преступник не может быть среди них? А что, если вся эта преступная шайка состояла из трёх человек: Несчастливцев, Бубело и ещё кто-то? И этот последний уговорил хориста отравить скрипача, а потом и прикончил самого Бубело? И теперь он и есть единственный обладатель «Мученичества святого Себастьяна». Тогда выходит, что Папасову вернули ещё одну подделку и художник написал две фальшивки. Но так это на самом деле или нет, станет известно лишь после заключения экспертизы в Петербурге. «А почему я решил, что сообщник должен был быть обязательно художником? – мысленно задался вопросом Ардашев. – Да, самому директору театра Блинохватову, учёному Батищеву, банковскому служащему Хачикяну, наверное, не по силам создавать копии великого флорентийца, но каждый из них мог заказать подделку у какого-нибудь мастера пера и туши. Но в этом случае всегда есть риск, что художник, узнав о краже и подмене работы из газет, может явиться в полицию. Тогда получается, что теоретически в круг подозреваемых входят почти все присутствующие на пароходе… Чертовщина какая-то… Я в полном тупике».

– Простите, сударь, вам принести ещё кофе? Вы пьёте из пустой чашки, – услышал Ардашев и поднял глаза. Рядом с ним стоял официант. Остальные места за столом опустели.

– Нет-нет, благодарю, – убирая салфетку, проронил Клим и покинул ресторан. А через час вновь ударил судовой колокол: «Рюрик» входил в бухту Пирея, расположенную в глубине Саронического залива.

Глава 15

Пирей и Афины

Виднелся берег отдалённый,

И зелень лавров и олив,

И, белой пеной окаймлённый,

Лениво плещущий залив.

А. К. Толстой

Корабельный градусник остановился на двадцатом делении по Реомюру[78], и вся беспечная путешествующая публика высыпала на палубу в летних одеждах, прибережённых для Египта. Ардашев стоял в лёгком сюртуке и курил, глядя, как пароход входит в укромную бухту, защищённую не только самой природой, но и двумя волнорезами. Море приняло цвет разбавленной синьки и почти не отличалось от неба. Солнечные лучи пронизывали прозрачную поверхность волн так глубоко, что, казалось, доставали дна. Слева и справа из воды выросли скалы, а между ними прорисовывались белые домики, спускавшиеся уступами к бухте. На севере и востоке виднелись горы, поросшие сосновыми лесами, а песчаная южная часть плавно сходила к воде.

Порт Пирей, как и одноимённый город, находился от Афин совсем рядом – в четырёх верстах по прямой, в десяти по шоссе и в двенадцати по железной дороге. Население Пирея насчитывало всего семьдесят пять тысяч жителей – в два с половиной раза меньше, чем в столице. В Афины ходили экипажи, конки и паровой трамвай[79].

Капитан предупредил пассажиров, что стоянка продлится только четыре часа и вечером судно покинет порт.

Матросы вынесли на палубу цинковый гроб Бубело и чемодан. Пассажиры притихли и отчего-то стали перешёптываться как на похоронах, но за спиной Ардашева мужской голос проронил:

– Жизнь скоротечна и может оборваться в любую минуту.

Клим повернулся. Рядом с ним стоял тощий и высокий человек лет сорока пяти, с бритым подбородком и такими же аккуратными усиками, постриженными над верхней губой, как у Ардашева. Он был в канотье и сером костюме с галстуком. В руках незнакомец держал трость с круглой ручкой из слоновой кости.

– Простите, не имею чести быть знакомым, – выговорил молодой дипломат.

– Стадницкий… Юрий Савельевич, архитектор.

– Ардашев Клим Пантелеевич, переводчик.

– Очень приятно.

– Взаимно.

– Я жил с почившим в одной каюте. Спокойный был человек, но в тот вечер отчего-то набрался. Он то пел, то молчал, казалось, что какой-то груз лежал у него на душе. Так вот… – архитектор подозрительно сощурился, – он несколько раз произнёс вашу фамилию. Вы были с ним знакомы?

– Нет, но, как выяснилось, мы оба из Ставрополя.

– Псой Трифонович всё порывался мне что-то рассказать, но так и не решился. И вот тут произошёл этот несчастный случай. Кто бы мог подумать?

– Скажите, а в связи с чем он произносил мою фамилию?

– Он просто сказал тогда задумчиво: «Ардашев, Ардашев…» – и всё. Как я понял, он с кем-то собирался встретиться. А это были не вы?

– Нет.

– Вы верите в судьбу?

– Отчасти.

– Вот так бегаешь за чином, – философически заметил Стадницкий, – добиваешься мало-мальски приличного жалованья, покупаешь дом, обставляешь его мебелью. У тебя появляется семья, и ты строишь уйму планов. Но там наверху, – он указал пальцем в небо, – уже кто-то за тебя всё решил. И прилетели архангелы и забрали твою душу. И осталась лишь телесная оболочка в гробу да чемодан с бельём. Больше ничего нет! И душе твоей уже не нужны ни хоромы, ни скарб, ни