— С августа тысяча семьсот пятьдесят шестого года? — поспешил изумиться мистер Мэхони. — Ого! Почему же вы молчали об этом раньше? Ну как же, сэр, не предлагать же старинным знакомым идти друг на друга с обнаженными клинками! Нет, сэр, рыцарская доблесть склоняет голову перед милосердием христианина, а честь идет рука об руку с человеческим сердцем!

Заключив эту исполненную благородства сентенцию, мистер Мэхони согнулся в поклоне и пожал сначала холодную жесткую руку Наттера, а затем пухленькую белую лапку Паддока.

Не следует думать, что мистер Пат Мэхони из Макэфаббла был трусоват, напротив, на своем веку ему довелось стать участником нескольких, и весьма громких, дуэлей, где он выказал себя свирепым и хладнокровным бойцом, — нет, он просто играл свою роль до конца, пока не пришла пора поставить точку. Есть любители толковать о дуэлях забавы ради, выказывать к ним пристрастие, доходящее до восторга, — не верьте ни единому слову. Дуэлей не любит никто, просто некоторые ненавидят их не так сильно, как все прочие, — таких людей и именуют героями.

— Ух, мочи нет. Кто-нибудь, заберите меня отсюда, — взмолился О'Флаэрти, вытирая испарину с багрового лица. — Еще минут десять, и мне конец.

— De profundis conclamavi[18]{68}, — забормотал отец Роуч, — обопритесь на меня, сэр.

— И на меня, — добавил маленький Тул.

— Дорогой друг, во имя спасения своей души, прежде чем удалиться, скажите только, что вы прощаете мистера Наттера, — попросил священник вполне искренне.

— Все, что угодно, отец Роуч, — отозвался страдалец, — только оставьте меня в покое.

— Так, значит, вы его прощаете?

— О, мука мученическая! Да прощаю же, прощаю. Но только на смертном одре, потому что если я не умру…

— Тише, тише, сын мой, — елейным голоском произнес отец Роуч и похлопал фейерверкера по руке. Именно с этой фразой обращался достойный пастырь к своему скакуну, по кличке Брайан О'Линн, когда тот, объевшись овса, становился чересчур игрив, — все пустяки… только потише, поспокойнее, сын мой… вот так, тихо… тихо.

Оба сопровождающих в обществе секунданта подвели занемогшего великана к карете и погрузили на сиденье; вслед за тем все трое также сели в карету, в их числе священнослужитель, побуждаемый любопытством: он желал быть с О'Флаэрти в его последние мгновения. Кучер, оказавшийся навеселе, погнал лошадей к Чейплизоду бешеным галопом, сначала по лужайке, а затем вниз по склону холма. Перепуганный Тул напрасно дергал за шнурок, пока не оборвал его, — карета не опрокинулась благодаря одному лишь везенью. Но вот пассажиры достигли наконец жилища О'Флаэрти — отнюдь не в радужном расположении духа, но, во всяком случае, целые и невредимые.

Дорогой больной перенес новый приступ, поэтому друзья, томимые страхом и любопытством, бережно помогли ему выбраться из кареты. На пороге дома О'Флаэрти вначале испустил стон, затем громогласное проклятие в адрес Джуди Кэррол и, наконец, страшным воплем «Кокан Модейт» призвал Жерома. Под приглушенные увещевания святого отца, Тула и Паддока О'Флаэрти добрался до верхней площадки лестницы и воспользовался ею как трибуной, чтобы, перегнувшись через перила, во всеуслышание оповестить всех домашних о своем тяжком недуге и неминуемом близком конце.

Два пожилых джентльмена, устроившиеся у амбразур в башне армейского склада, нацелили бинокли и с грехом пополам сквозь толпу зрителей наблюдали за тем, что происходило на поле боя.

— Клянусь Юпитером, сэр, он пронзил его насквозь! — сказал полковник Блай, когда О'Флаэрти упал.

— Так и есть, клянусь святым Георгием! — отозвался генерал Чэттесуорт. — Но только кого?

— Длинного, — пояснил Блай.

— О'Флаэрти?.. Нет, видит Бог… хотя да; шустрый малый этот Чарлз Наттер, клянусь Юпитером. — Генерал вытянул шею.

— Управился в мгновение ока!

— Вот чертяка!

Оба достойных джентльмена застыли с биноклями в руках, их лица напряглись, а кривившие губы усмешки говорили о том, что удаль молодого поколения вызывает у старых вояк воспоминания о собственных былых проделках.

— Куда уж вашему новому фейерверкеру до хладнокровного, опытного бойца, — ехидно заметил Блай.

— Да будет вам, сэр, этот О'Флаэрти и трех недель у нас не пробыл, — ревниво вступился за честь полка генерал. — Среди наших фейерверкеров есть такие мастаки, против которых Наттер и десяти секунд не продержится!

— Похоже, несут… несут… — Долгая пауза. — Тело? Нет, клянусь святым Георгием, он сам идет, хотя и ранен.

— Слава тебе Господи, что этим обошлось, — искренне обрадовался генерал.

— Сажают в карету… Ну и длиннющие же у него ноги…

— Дела… такого рода, сэр… весьма… весьма прискорбны, — с расстановкой произнес генерал, фокусируя бинокль.

Не верьте — упоение, которое испытывает испанец, наблюдающий за боем быков, не идет ни в какое сравнение с тем, что испытал Чэттесуорт. Вдвоем со старым Блаем они следили из своего уютного укрытия уже за шестым поединком, в котором принимали участие офицеры Королевской ирландской артиллерии. Предполагалось, разумеется, что «дела подобного рода» противны убеждениям генерала и совершаются без его ведома. Однако же в назначенный час генералу неизменно приходил каприз навестить полковника, и закадычные приятели вместе следовали на полубастион, где старались не упустить из виду ни единой детали. Виновницей того, что бедный генерал сделался лицемером, была его сестра, мисс Бекки Чэттесуорт. Она подчинила себе податливого и безобидного старика не силой денег — секрет ее власти заключался в железной воле и невиданной дерзости.

— Да, прискорбны… чертовски прискорбны… ранение, я полагаю, в корпус?.. Вот они снова наклоняются… наклоняются… а?.. Дьявольски прискорбны, сэр. — Генерал подумал о том, что скажет, а самое главное — что сделает мисс Бекки, если О'Флаэрти умрет. — Ха! Снова зашевелились… Паддок садится в карету… и Тул тоже. Рана не слишком серьезная, так ведь? Он в сознании и передвигается сам, вы заметили? — Собравшись с духом, генерал добавил: — Что бы ни говорили, сэр, я считаю: если уж случилась ссора, нужно выпустить пар… выпад-другой… или пистолетный выстрел… Кто это садится вместе с ними?.. Патер?.. Ей-богу!

— Неловко будет, если О'Флаэрти умрет папистом. — цинично заметил старый Блай, — по уставу в Королевской ирландской артиллерии должны служить протестанты.

— В нашем полку такого произойти не может, сэр, — высокомерно отозвался генерал. — Но я вот о чем говорил: если уж ссора приключится… наконец отъехали… если приключится, говорю я… ого! Ну и галоп, аж земля трясется, разрази меня гром! Добром это не кончится… — И после паузы: — И… и… насчет того, что вы сказали, знайте: в нашем полку никто не умрет папистом… Так не бывает… и никогда не бывало… Это была бы низость, сэр, а О'Флаэрти — джентльмен; нет, это невозможно. — Генералу вновь вспомнилась мисс Бекки, которая не могла спокойно говорить о Пороховом заговоре, восстании 1642 года и вообще об иезуитах{69}; слегка возбужденный, он продолжил: — Так я о поединках, сэр, пусть они и вошли в обычай…