Перед вами возвышается Мемориал Уоллеса, наполовину скрытый кронами деревьев. Если вы повернетесь на северо-восток, то увидите Баллангейх, а за ним холмы Охил. Где-то среди багровых осенних лесов скрывается мост Аллана и дорога, убегающая на Шериффмур. А теперь обратите взгляд на далекий горизонт. Вот где величественное зрелище! Там в голубоватой дымке вырисовываются, наползая друг на друга, странные тени, подобные грозовым облакам. Это величественные Грампианские горы, в самом названии которых слышится звон мечей и бешеный стук копыт.

Вглядитесь в их очертания и громко произнесите волшебные имена — Бен-Ломонд, Бен-Венью, Бен-Леди, Бен-Ворлих… Все это могучие великаны, стоящие на страже шотландского Хайленда — дикой, непонятной и непобедимой страны.

Мне неизвестно, где проходит официальная граница Хайленда, но в тот миг, стоя на крепостной стене Стерлинга и глядя в сторону Грампианских гор, я ощущал: вот он, рубеж, за которым начинается чужая, незнакомая земля. Стерлингу же отводится роль аванпоста, ведущего наблюдение за далекими холмами. Это — недреманное око шотландского Лоуленда.

— Наслаждаетесь видом «семи битв»? — раздалось за моей спиной.

Я обернулся и укололся о насмешливый взгляд невысокого человечка, обнаружившего удивительное сходство с сэром Гарри Лаудером. Местный гид тут же приступил к исполнению своих обязанностей: начал перечислять семь знаменитых сражений, в разное время случившихся в окрестностях Стерлинга. Он вертелся во все стороны и с помощью трости демонстрировал мне эти места. Говорил он в той особой доверительной манере, которая является отличительной чертой всех шотландских рассказчиков. Я попытался было заметить, что знаком с историей битвы при Бэннокберне и вообще предпочитаю самостоятельно набираться знаний. Но непрошенный гид отмел мои возражения нетерпеливым вопросом: «Вы видели комнату, где Джеймс убил Дугласа? Нет? Как же так, сэр! Это надо исправить». И с мрачной решимостью он увлек меня за собой в направлении замка.

Экскурсия получилась весьма насыщенной. Мы спускались в подземные темницы, мерили шагами лестницы, вверх и вниз, и в конце концов оказались перед гротескными каменными скульптурами — созданием французского мастера. Мой проводник — оглянувшись по сторонам, дабы убедиться в отсутствии дам поблизости — сообщил мне по секрету, какая из фигур символизирует Любовь, а какая Вожделение. Я вгляделся в каменные фигуры. За время, прошедшее с начала реформации, суровые пресвитерианские дожди и ветры приложили немало усилий, дабы стереть лики Любви и Вожделения. Однако добились лишь того, что напрочь перепутали их.

Так легко, сидя на крепостном валу Стерлинга, дать волю беспокойному воображению и унестись мыслями в глубь веков…

Тысяча пятьсот шестьдесят шестой год.

В Англии подрастает целое поколение замечательных детишек. Уолтер Рэли — шустрый четырнадцатилетний паренек, Филипу Сидни исполнилось двенадцать, а Фрэнсису Бэкону — всего лишь пять. А в самом сердце зеленой Англии, в городе Стратфорд-на-Эйвоне — там, где в майские дни весело пляшут ряженые танцоры и глухой рокот их барабанов разносится над Клоптон-Бридж, — там миссис Джон Шекспир (носившая в девичестве очаровательную фамилию Арден) не может нарадоваться на первый зубик, вылезший у ее сына Уилла, и возносит горячую благодарность Господу за это маленькое повседневное чудо. Мальчику исполнилось два года.

А что тем временем происходит во взрослом мире? Ее величество королева, которой уж стукнуло тридцать три, поставила свою пресловутую девственность на службу (но не в услужение) английской внешней политике. В отношениях с другими странами Елизавета старается придерживаться нейтралитета и с этой целью беззастенчиво играет на чувствах людей. Она принимает ухаживания всех претендентов — даже из католических стран, — и нередко можно видеть, как королева услаждает слух очередного жениха-католика игрой на верджинеле. Несчастные ухажеры сбиты с толку, но не теряют надежд. Над Европой уже ощутимо погромыхивает, там собираются грозовые тучи протестантизма. Особенно неспокойно в Голландии: народ — пока еще традиционно флегматичный, но уже накопивший заряд враждебности — толпится вокруг испанских алтарей, и герцог Альба (на всякий случай) отправляется туда во главе экспедиционного корпуса. Над Атлантикой тоже гуляют штормовые ветры. Беззащитную толпу английских протестантов подвергают бичеванию на жарких улицах Мексики. Многочисленные испанские галеоны, до того охранявшие берега Эльдорадо, собираются в заморское плавание. Их ведет воспоминание о Бидефорде в Девоне и запах бристольских доков. Еще не успевший прославиться Джон Хоукинс пробует себя в Новом Свете в качестве работорговца. Название для своего судна Хоукинс выбрал без малейшей тени иронии: корабль, на котором возят живой товар, называется «Иисус».

Маленькие белые городки с качающимися пальмами у кромки прибоя тихо догорают, посылая в небо клубы черного дыма. На залитых солнцем пласах беспорядочно свалены в кучу мертвые тела, над ними роятся жирные мухи. А на горизонте покачивается английский галеон, его мачты украшены трофейными серебряными подсвечниками. Корабль направляется домой, и капитан со своим помощником распивают испанское вино из серебряных потиров. Испания реагирует на злодеяния англичан привычным образом: новые дыбы, тиски для больших пальцев и бесчисленные вязанки хвороста под ногами еретиков. Во Франции гугеноты благоденствуют и не подозревают, что не за горами роковая Варфоломеевская ночь. В Испании уже родились будущие моряки, которые поведут Непобедимую армаду к британским берегам. Папа сидит в Риме и с тревогой поглядывает на запад — туда, где назревают беспорядки в христианском мире. Он уже сочиняет буллу, которая в скором времени, подобно неразорвавшейся шутихе, упадет на голову новому миру. Он охотно принимает у себя посланников, прибывших в Ватикан из владений Антихриста. В этот год происходит еще одно важное событие — уходит из жизни Сулейман Великолепный, гроза христиан, при котором ни католики, ни протестанты не рискнули бы провести отпуск в Алжире. Калиф всего исламского мира, создатель Оттоманской империи умирает еще молодым, счастливо избежав позора Лепанто.

В декабре этого знаменательного года сорок английских джентльменов во главе с графом Бедфордом едут по зимнему бездорожью в Шотландию. С собой они везут чрезвычайно неудобную поклажу — золотую купель весом в два стоуна. Делегация направляется в Стерлинг, на крестины принца Джеймса, полугодовалого сына Марии Стюарт. Джентльмены едут не спеша, у них достаточно времени, чтобы обсудить пикантную ситуацию. Вспоминая послание, которое королева Елизавета направила своей «дражайшей кузине», шотландской королеве, граф Бедфорд не может сдержать улыбки. Ему велено передать, что «золотая купель сделана на заказ и полгода назад наверняка была впору; если же сейчас она окажется мала, то пусть любезная сестрица прибережет ее до следующей оказии». Какой сухой, чисто английский юмор! (А ведь полгода назад, когда известие о рождении ребенка дошло до Лондона, Елизавета выла от тоски, кричала: «Королева Шотландии родила прекрасного сына, а я, я — бесплодна, точно иссохший мертвый сук!») Довольно странно слышать подобные жалобы от королевы-девственницы! Тем не менее… Тогда же, во время разговора о купели, Бедфорд получил инструкции относительно лорда Дарили. Никаких королевских почестей этому дурачку! В беседе с ним забыть обращение «Ваше величество», называть его исключительно «Генри Стюартом».