Я посмотрел на пустое место, где плыл мой брат, и сказал:

— Стив, тебе эта история понравится больше всех.

И я рассказал о том лете, когда мои родители полюбили друг друга. Близнецы слушали и ни разу не перебили.

— Это настоящая любовная история, — подытожил Тревор, когда я закончил.

Лагуна осталась позади, мы вошли в более холодные воды Чарлстонской гавани, по-прежнему оставаясь пленниками течения, которое делалось все сильнее по мере того, как мы плыли по реке Эшли. Солнце клонилось к закату, и река окрасилась в оранжевый цвет, а потом превратилась в расплавленное золото. Мы испугались, потому что не сразу заметили лодку с отцом. Но я увидел, как он машет нам. Он привязал «Китобоя» к бую, с превеликим удовольствием ловил рыбу и не спешил вытаскивать нас. Мне кажется, он так радовался, видя меня в обществе сверстников, что оставил бы нас плавать до полуночи, если б не опасался за наше здоровье.

Течение быстро несло нас навстречу отцу, и я поспешил сообщить из чувства долга близнецам новость, несмотря на первоначальное решение молчать. Я боялся испортить этот удивительный день, но выхода не видел.

— Шеба, Тревор! — проговорил я неуверенным голосом. — Не знаю, с чего начать. Сегодня необыкновенный день. Лучшего в моей жизни не было. Но вчера на меня напали. Какой-то мужчина, в аллее. Вот почему у меня синяк под глазом. Он приставил мне к горлу нож. Сказал, что убьет меня и моих родителей. Он знает, что вы ночевали у нас в доме, и видел нас с тобой, Шеба. Он был в маске. Он нарисовал у меня на лбу такую же штуку, какая была на вашей двери. Я испугался до ужаса.

— Ну вот, ты все испортил, Лео, — холодно проговорила Шеба. — Испортил такой прекрасный день.

— Да уж. Паф — и конец. Все испорчено. — Тревор пожал плечами и отвернулся от меня.

— Я же не хотел! Просто я беспокоюсь за вас.

— Мы уж как-нибудь сами о себе побеспокоимся. Так всегда было, так всегда будет.

Отец завел мотор и выехал на середину реки, чтобы перехватить нас. Бросив якорь, он заглушил мотор и по очереди втянул нас на борт. Несколько часов проведя в соленой воде, мы с удовольствием вытерлись пляжными полотенцами и утолили жажду холодной кока-колой, которую отец припас в переносном холодильнике.

— Твоя мать отвезла меня на плантацию, я забрал машину и вашу одежду. — Отец протянул нам мешок с одеждой и шлепанцами.

Мы с Тревором молча сняли плавки, надели шорты и футболки. Я проклинал себя за то, что рассказал про человека в аллее. Я боялся, что из-за своей опрометчивости навсегда лишился дружбы близнецов, хотя совершенно не понимал, в чем моя вина и почему моя откровенность вызвала у них такую досаду.

Выйдя на пристань, мы пересекли Локвудский бульвар и повернули на Синклер-стрит, к дому. Отец по-прежнему пребывал в прекрасном расположении духа и умудрялся поддерживать разговор с близнецами. Мы проводили их до дома, где миссис По смотрела телевизор в гостиной. Когда я прощался с Шебой, она удивила меня: обняла и поцеловала в щеку.

— Это был прекрасный день. Я все объясню Тревору. И другим этот день быть не может.

Я пожал ей руку, и тут она вложила мне в ладонь записку. Вдруг это любовная записка, размечтался я. О любовных записках я читал в романах, но никогда их не получал. Отец положил руку мне на плечи, и это оказалось очень кстати. Нам было очень хорошо, мы не спеша шли к дому и обсуждали, что приготовим на ужин.

Едва оставшись один, я сразу развернул записку, которую Шеба тайно вручила мне. Это было не любовное послание, и все же оно поразило меня как громом.

«Дорогой Лео, — писала Шеба. — Прости, что мы с Тревором огорчили тебя. Мы знаем, кто напал на тебя. Из-за этого человека мы и живем воображаемой жизнью. На тебя напал наш отец. Да, Лео. Ты познакомился с нашим добрым папашей».

Четвертого июля я устроил вечеринку в честь окончания испытательного срока. Все утро мы с отцом расставляли столы и складные стулья, которые принесли из школы. Мать украсила каждый стол вазой с цветами из своего сада. Вечером отец жарил на углях кабанчика, оглашая темноту проклятиями в адрес енотов и бродячих собак, которые сходили с ума от запаха свежей свинины. Шеба с Тревором пришли утром и весь день помогали нам: чистили столовое серебро, вытирали столы, стелили скатерти, поскольку моя мать твердо заявила, что в ее доме никогда не будут принимать гостей на бумажных скатертях с одноразовой посудой.

В час дня приехал тренер Джефферсон со своей семьей, и они с отцом начали сооружать временный бар. Меня удивил богатый ассортимент этого бара: от самых простых напитков, вроде пива, до изысканных, вроде коньяка. Миссис Джефферсон со своей матерью принесли ящики с лимонадом и холодным чаем. Айка и меня по требованию отца послали купить еще льда, словно нам предстояло запускать ледокол. Мы сели в «шеви» и отправились в Северный Чарлстон.

С погодой нам повезло. Четвертого июля в Чарлстоне может стоять такая жара, что краска на автомобилях покрывается волдырями. Но в тот день было облачно, дул прохладный ветерок. Несмотря на волнение, у меня было легко на душе, как никогда за много лет, и я испытывал эмоциональный подъем. Я пытался взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, каким человеком я был в период становления.

— Зачем ты опустил верх у машины, белый осел? — прервал мои размышления Айк.

— Затем, что сейчас лето, черный болван. А летом весело ездить с опущенным верхом.

— Как, по-твоему, отнесется белый коп или реднек[41]к тому, что белый парень рассекает по хайвею со своим чернокожим братцем, словно им принадлежит весь мир?

— Хорошо отнесется. Замолчи, Айк, и радуйся жизни.

Айк поправил зеркало бокового вида, чтобы лучше видеть.

— Они подвесят меня на дереве. За черную задницу.

— Все-таки лучше тебя, чем меня.

— Они могут подвесить обоих. Ты не знаешь этих белых придурков, а я знаю.

— В самом деле? И на кого же ты работаешь, господин эксперт по придуркам? На Институт Грэхема? Слушай, Айк, каждый раз, когда мы вместе, ты переводишь разговор на политические рельсы. Мы едем за льдом. У меня такое чувство, будто я посадил в машину социолога или политика.

— Бдительность — залог безопасности.

— Хорошо, я засуну тебя в багажник.

— Мне и здесь неплохо. Я только хочу, чтоб ты не забывал глядеть в оба.

— А для чего я дружу с таким глазастым парнем, как ты?

— Ты вообще обмозговал хоть как-то список приглашенных, беленький мальчик? Ты зовешь и белых, и черных на одну вечеринку, ослиная голова.

— Я очень хочу, чтобы ты познакомился с одной чернокожей девушкой. Она из приюта.