К наступлению сумерек, когда не прошло еще и полутора дней из четырех, язык у Хоки Уште распух от жажды, а живот сводило от голода. На вторую ночь ветер стал еще холоднее, и Хромой Барсук был уверен, что вообще не сомкнет глаз. Однако незадолго до рассвета, когда из каньона внизу медленно выполз туман и начал обвивать белыми щупальцами деревья на горе, мальчику приснился следующий сон.

Он снова наги, чистая духовная сущность, и снова парит над своим телом, скрюченным от холода во сне. На сей раз никакой валун с горы не катится, но немного погодя Хока Уште замечает неясные черные тени, которые движутся между деревьями, приближаясь к нему спящему. Они скользят сквозь клубящуюся пелену тумана и наконец обретают очертания четырех животных: медведя невообразимо огромных размеров, горного льва, оленя — не просто оленя, а таха топта сапы, священного оленя с черной полосой на морде и единственным острым рогом, торчащим изо лба, — и барсука. При виде последнего зверя наблюдающий Хока Уште даже обрадовался, но почти сразу заметил, что барсук не хромой и на морде у него премерзкое выражение. Он кажется злым и голодным.

Хока Уште хочет закричать, предупредить себя спящего об опасности, но теперь он знает, что голос его наги слишком слаб, чтобы разбудить кого-нибудь. Поэтому Хока Уште просто смотрит.

Медведь, горный лев, олень и барсук медленно приближаются к спящему мальчику. Медведь такой громадный, что снес бы ему голову одним ударом. Горный лев такой ужасный, что враз раздробил бы мощными челюстями его кости, выпуская из них костный мозг. У оленя такой острый рог, что пронзил бы спящего Хоку Уште, как охотничья стрела пронзает печень бизону. А барсук такой свирепый, что одним рывком содрал бы кожу с человеческого лица, как бабушка сдирает гладкую брюшинную шкурку с кролика перед разделкой тушки.

Буквально в нескольких дюймах от спящего сиу звери остановились, и снова со всех сторон послышался голос: «Уходи, маленький человек. Ступай прочь отсюда. Сегодня здесь нет видения для тебя».

И тогда Хока Уште проснулся со стесненным сердцем, лила чанте ксика, полный ужаса перед осин ксика, то бишь злобными животными. Но он сел, закутался в одеяло, поднял с земли трубку, взятую у Хорошего Грома на время ханблецеи, в другой руке крепко сжал вагмуху и стал ждать, когда взойдет солнце, согреет его и возродит храбрость в сердце. Он оставался там и голодал весь день. И когда снова наступили сумерки, он по-прежнему сидел в Яме.

Ночь выдалась очень темная, облака заволакивали луну и звезды, падал мягкий снег, но таял, едва касаясь земли, и Хока Уште заснул задолго до того, как небо начало бледнеть в преддверии рассвета.

На сей раз он увидел себя в Яме видений еще отчетливее прежнего и долго видел одну только эту картину: спящий мальчик с трубкой под мышкой и зажатой в руке погремушкой. Он походил на спящего младенца, даже на собственный взгляд, и Хока Уште задался вопросом, зачем ему вообще понадобился этот дурацкий поиск видений.

Потом вдруг земля вокруг ямы словно пошла рябью, зашевелилась, задрожала, и прежде чем наблюдающий Хока Уште успел крикнуть «берегись» спящему Хоке Уште, Яма видений наполнилась гремучими змеями. Десятки, даже сотни гадов. Старые гремучки длиной в человеческий рост, коротенькие толстые змеи-самки, полные яиц и яда, и бессчетные змейки-детеныши длиной в руку мальчика, но уже вооруженные ядовитыми зубами и трещотками.

Хромой Барсук, вздрогнув, проснулся и обнаружил, что сон не закончился, когда он открыл глаза. По нему ползали змеи. Настоящие. Они шипели, гремели хвостами и разевали ужасные пасти в нескольких дюймах от глаз смертельно испуганного мальчика.

«Другой возможности у тебя не будет, маленький человек, — раздался голос, хорошо знакомый Хоке Уште по предыдущим снам. — Уйдешь ли ты отсюда подобру-поздорову?»

Хромой Барсук уже хотел выкрикнуть «охан!» и выскочить из кишащей змеями ямы, но в последний момент вспомнил, что в таком случае он покроет позором дедушку с бабушкой и стариков, помогавших ему в ханблецее, а потому, вместо того чтобы крикнуть «да!», Хока Уште зажмурился, приготовившись умереть, стиснул зубы и сказал «нет!».

Когда мальчик открыл глаза, змей в яме не было. Облака разошлись, и все вокруг озарял звездный свет — такой яркий, что Хока Уште ощущал его кожей. Он снова сомкнул веки. И заснул.

И наконец, к нему пришло настоящее видение.

Хока Уште вернулся к парильне, как было велено. Один из двоих мальчишек, поставленных там ждать его возвращения, побежал в деревню за старейшинами, а другой принялся подбрасывать топливо в костер, чтобы раскалить камни. К середине утра шесть стариков сидели нагишом в клубах пара и дыма, слушая рассказ Хромого Барсука о видении.

Поначалу Хока Уште думал умолчать о своем видении про не-видение, но в конечном счете решил рассказать всю правду и только правду.

Старики в парильне недовольно хмыкали, пока Хока Уште описывал сны про падающий валун и злобных животных, но когда он поведал, как поборол гремучих змей, велевших ему уходить, все шестеро хором воскликнули «Хайе!».

— А потом ко мне пришло настоящее видение, — сказал Хромой Барсук. — Мне так кажется.

Хороший Гром передал трубку юноше, и пока тот затягивался, старый вичаза вакан промолвил:

— Ваштай. Расскажи нам, вичаза.

И Хока Уште описал видение в таких словах:

— После того как гремучие змеи исчезли, меня всего трясло, а потом я снова закрыл глаза и увидел сон. Сначала мне приснилось, будто я не сплю, а бодрствую, и голос говорит мне: «Хока Уште, поднимись на вершину горы. Юхакскан каннонпа. Возьми с собой трубку. Твоя трубка — вакан. Таку воекон кин юха ел войлагьяпе ло. — Эхантан наджин ойате мака ситомнийан каннонпа кин хе уйваканпело. Она используется для всего. С тех пор, как прямостоящие люди расселились по всей земле, твоя трубка — вакан». И вот, я поднялся с трубкой на вершину.

А гора теперь стала гораздо выше, чем мне помнилось, и я видел все Паха-сапа, как если бы смотрел вниз с махпия, облаков. Но одновременно я видел все словно вблизи… хенаку, лося в лесу, птиц в ветвях деревьев, бобров в ручье, даже насекомых в траве… как если бы кто-то дал мне ванбли, орлиные глаза. Потом своими новыми орлиными глазами я разглядел виньяну, женщину, она находилась в далекой-предалекой долине Паха-сапа, но я без труда различил длинные волосы — распущенные, если не считать одной тонкой косички слева, обернутой бизоньей шерстью. Ее платье из белой оленьей кожи сияло так ярко, что мне вспомнились дедушкины рассказы про Птесан-Ви, Женщину Белый Бизон, которая дала нам первую чанунпу и научила людей, как пользоваться трубкой при молитвах…

При этих словах шестеро стариков взволнованно пошевелились, откашлялись и переглянулись сквозь пар и дым, ибо Женщина Белый Бизон была самым священным из существ, посещавших икче вичаза. Но ни один из них не промолвил ни слова, и Хока Уште продолжил:

— Однако то вряд ли была Женщина Белый Бизон — скоро я объясню, почему мне так кажется. — Хромой Барсук не замечал пристальных взглядов слушателей, увлеченный собственным рассказом о видении. — Я следил за ней, пока она не вошла в пещеру где-то глубоко в Паха-сапа. А потом случилось странное… — Мальчик закрыл глаза, словно пытаясь получше рассмотреть образы сна. — Паха-сапа вдруг заколыхались, как бизонья шкура, которую вытряхивает женщина. Деревья склонились долу, птицы взлетели к небу, и камни посыпались в каньоны. Ручьи перестали течь, когда земля под ними заходила ходуном. Громадные валуны покатились со склонов, и в земле раскрылись трещины…