– Понял.

– Я, оказывается, больше всего хочу, чтобы меня понимали! Ой, миленький, как я тобой сейчас восхищаюсь! Я тебе покажу нечто головокружительное. – Тут она, воровато оглянувшись на официантку, сделала что-то под столом, будто бы подтянула чулок, и сунула мне под нос пальчик: – Только тебе! Так пахнет моя грешница.

Я взял этот палец в рот и задумался: «Ну, давай, полюби ее. Не робей. Пусть исполнятся твои идиотские мечты. Она – сама эротика! Сама элегантность! Сплошной шик и распутство! Возможно, даже немного слишком великолепная, но все равно – восхитительная! Ты оглянись: все смотрят на вас, все мужчины ее откровенно хотят, все женщины завидуют». Помнишь, как-то за ужином сзади кто-то сказал:

– Как ее звали? Это же та, которая играла в «Сладкой жизни»!

Кого ты увидел, когда оглянулся? Анук Эме[33]? Нет, ты увидел парочку, которая разглядывала ее и тебя! Тебе это нравится? Почему бы и нет! Чего ты стесняешься? Чего тут стыдиться, ты же уже не маленький мамочкин паинька? Ты же мужчина, у тебя должны быть желания! Тебе что-то хочется? Встань и возьми! Пусть только попробуют сунуться – устрой им скандал! ХВАТИТ ЛИЦЕМЕРИТЬ! ПЕРЕСТАНЬ ПРИКИДЫВАТЬСЯ КАСТРАТОМ!

Обождите, а как быть с моим (снимите почтительно шляпу) «чувством собственного достоинства», с моим добрым именем? Доктор, я хочу вам открыть одну тайну: она «это делала» однажды за деньги. Да, доктор! Что обо мне люди скажут после этого? Как буду я сам к себе относиться? Не это ли называется «проституцией», как по-вашему, а?

Мне однажды ночью пришло в голову похвалить ее, что ли (во всяком случае, я воображал, что могу таким образом ей польстить), я сказал:

– Если бы ты своей штукой торговала, ты бы разбогатела! Тут хватит на всех!

Очень широкий жест, не правда ли… или это было какое-то ясновидение? На что она мне ответила:

– Уже торговала.

И я, конечно, не отстал от нее, пока все не выпытал, то есть что она имела в виду. Сначала она уверяла, что это шутка, но после допроса с пристрастием поведала историю, которая меня потрясла, хотя я вполне допускаю, что там не все правда. Я узнал, что после развода в Париже она решила попытать счастья в Голливуде (роль ей, разумеется, не дали. Название фильма она забыла, да и вообще он так и не вышел). На обратном пути их с подружкой («Что за подружка?» – «Просто подружка.» – «Почему с ней?» – «Да просто так.») занесло в Лас-Вегас, и там она переспала с каким-то случайным парнем. А утром, совершенно невинно, рассказывала она, он спросил:

– Сколько я должен?

Она сказала, что ответ у нее сам соскочил с языка:

– Насколько я тебе понравилась, ковбой. Тогда он ей выложил триста зеленых.

– И ты их взяла? – спросил я.

– Конечно, взяла. Мне было двадцать лет – интересно, наверно, было, что я почувствую, и вообще.

– И что ты почувствовала?

– Ой, я уже не помню. Скорее всего, ничего я тогда не почувствовала.

Ну, и что вы об этом думаете? Она меня уверяет, что это было всего один раз, десять лет назад, да и то по недоразумению. Вы бы поверили ей? Что, и я должен этому верить? Ну, полюблю я ее, а где гарантия, что она не была дорогой проституткой? Вот как раз такие шикарные фифы и водятся с бандитами. Что, и я, выпускник Викуехик-хай тысяча девятьсот пятидесятого года, издатель «Коламбия Ло Ре-вью», благородный борец за гражданские права, свободу и демократию, буду как какой-нибудь миллионер или гангстер? Это же только я не могу разобраться, шлюха она или нет. А другие раскусят с первого взгляда! Мой папа, например. Он таких называет «блядями». Как я ее приведу к нему в дом? «Здравствуйте, папа и мама, вот, познакомьтесь, это моя жена, она – знаменитая блядь! Полюбуйтесь, какая у нее обалденная задница!» Стоит нам только с ней показаться на улице, как все соседи поймут, что я грязный бесстыдник, меня тут же разоблачат: какой это гений, он просто похотливый ублюдок. Дверь в туалет наконец распахнется, и все увидят защитника угнетенных с лицом идиота на горшке, с членом в руке, из которого брызжет на лампочку сперма. Стыд и срам! Отвратительный мальчик! Позор всей семьи! Да, да, я с отвращением вижу, как проснусь однажды в аду, прикованный навсегда к унитазу – так там истязают сладострастников.

– Добро пожаловать, классные парни, – сказал нам сам Вельзевул, когда на нас надели беленькие сорочки. – Вы многого добились, ребята, и по-настоящему отличились. Особенно ты, – покосился он на меня, сардонически подняв бровь. – Тебя уже в двенадцать лет приняли в старшие классы, ты был посланцем еврейской общины Ньюарка…

Но что это? Я его знаю, это не Вельзевул, это жирный У-ва-жа-е-мый рабби, рабби Воршоу, мой духовный наставник – от кого же еще так воняет «Пэл-Мэлом», у кого же еще такое идиотское произношение? И вообще – это не ад, а моя бар-мицва, я смиренно стою рядом с ним, весь потненький от волнения, и, хочу вам сказать, нахожу даже некое подлое удовольствие в этом обряде. «Ал-лекс-са-андр По-о-орт-но-ой! Ал-лекс-са-андр По-о-рт-но-ой!» – говорит он нараспев, превращая короткие слова в длинные, а длинные – в целые предложения, но, сказать по правде, сегодня это не раздражает меня, как обычно. Время в это солнечное субботнее утро течет так прекрасно, пока рабби, не спеша, почти по слогам, рассказывает моим родственникам и друзьям о моих добродетелях и достижениях. Давай, толстый, пой мне хвалу и не торопись, я могу простоять здесь хоть целый день.

– Преданный сын, любящий брат, фа-антастически способный студент, ненасытный читатель газет (он в курсе всех современных событий, он знает поименно всех членов Верховного суда и кабинета министров, а также имена всех лидеров большинства и оппозиции обеих палат Конгресса, а также имена председателей всех комитетов Конгресса), он поступил в Ви-куехик-хай, когда ему было двена-адца-ать лет! Его коэффициент интеллекта равняется ста пятидесяти восьми! И теперь, – рабби обращается к толпе, и я чувствую, как благоговейный трепет восхищения поднимается и окутывает меня, мне уже не покажется удивительным, если, когда он закончит, Александра Портного подхватят и понесут на руках вокруг синагоги подобно самой Торе. О, они медленно понесут меня по проходу между рядами, и все будут толкаться, пытаясь коснуться губами моего нового синего костюма, старцы будут пробиваться через толпу, пытаясь дотянуться до моих сверкающих туфель от «Лондон-Кэрактэр» – «Пропустите! Дайте мне потрогать его!» Когда я стану всемирно известным, они будут рассказывать своим внукам: «Да, мы были на бар-мицве председателя Верховного суда Александра Портного!»

– И теперь этот человек, на которого мы возложили столь высокую миссию, – продолжает рабби уже почему-то другим тоном, указывая прямо на меня, – этот проходимец с призванием сводника, с убеждениями жокея – ничего святого – шатается по ресторанам с длинноногой оторвой! С потаскухой бесстыжей в прозрачных чулках!