– Да, это Танина рука, – блондинка уверенно кивнула головой и удивленно на меня посмотрела. – Вы с ней дружили, что ли? Она не говорила.

– Мы с Таней давно знакомы. Поэтому вы понимаете, как мне важно знать все. Ради Тани...

Когда девчонки «раскололись», мне стало стыдно за собственную недогадливость. Конечно же, «глубже» для нынешней рыбы определяется параметром заработной платы. И Панин платит хорошо, но нет предела совершенства в повышении планки зарплаты. Так что со стороны девчонок вполне логично не забирать свои анкеты из кадрового агентства и время от времени делать презенты менеджеру, чтобы, когда появится вакансия позаманчивее, менеджер свистнула именно им.

И Лене, действительно, не пришлось слишком много напрягаться. Наверное, ей удалось разузнать, где будет проходить венчание. Что она придумала, появившись в одной-единственной на весь Озерск конторе по подбору персонала? Что видела горничных в замке и хотела бы их переманить на более выгодные условия? Что разыскивает свою приятельницу? Что ищет добрую душевную няню для несуществующего ребенка? Впрочем, от выяснения конкретного названия лапши, которую бывшая жена Андрея щедро развесила на уши менеджера, суть не меняется. Макаронные изделия, конечно же, приправленные средней упитанности купюрой, съели, Танин телефон оказался у Лены. Ничего личного: Лена могла бы связаться с другой горничной или официанткой. Но не повезло именно Татьяне.

Что произошло потом?

Очевидно, Лена находится в очень тяжелом эмоциональном состоянии. Но – насколько тяжелом? Могла ли она в порыве бесконтрольной ярости отыграться на ни в чем не повинной девушке? Если она пробралась в замок, то почему ее никто не заметил? Или... Андрей заметил, но промолчал, став фактически соучастником?

Выбраться из этой засыпавшей меня поленицы вопросов я не успела.

– Вы ведь врач? Да какая разница, какой именно! – на лице появившейся в ресторанном зале Олеси написано явное облегчение. – Пожалуйста, помогите. С Антоном все очень плохо.

Я покорно направилась за молодой женщиной. И, оставив при себе ремарку насчет того, кому обычно приходится помогать судемдэкспертам, поинтересовалась:

– Так что случилось с вашим сыном? Может, лучше сразу звонить в «Скорую»? У меня при себе ведь ни лекарств, ни бинтов, ничего. Если произошло что-то серьезное, мы просто потеряем время...

* * *

Беруши.

Это слово особой породы. Из тех, которые я вот так сходу никогда не могу вспомнить. Но в соответствующей ситуации они сами срываются с губ.

Есть какая-то запчасть в подвеске машины – она выходит из строя, когда автомобиль мчится по выбоинам. Я вспоминаю, как именно она называется, только за рулем, влетев со всей дури в яму.

Еще из моей рассеянной головы выпадают названия сортов конфет, городов и улиц, романов, каких-нибудь мелких бытовых приборов, всяких безделушек.

Беруши. Заткнуть бы ими уши, чтобы не слышать нежный взволнованный голосочек.

Олеся восхитительна в своем материнском кретинизме.

Все-таки некоторых дамочек природа излишне сильно одаривает охранительными инстинктами. Бережливее надо быть, и тогда всем станет проще – и мамашам-маньячкам, и их несравненным дитяткам, и случайно подвернувшимся под горячую руку людям вроде меня.

Остапа несло, женщина не умолкала.

Все пропало. Небеса придавили землю. Боженька обделил самого достойного мальчика счастьем, здоровьем, радостью. Везувий неприятностей извергнулся на Антошину голову еще в ее бытность не испоганенной черной краской и даже не обремененной волосами, с самого младенческого младенчества.

И вот когда отрок, перенесший ветрянку, воспаление легких, бесчисленное количество заболеваний тяжелым гриппом и легкой несчастной любовью, наконец, был спасен, с ним случилось непоправимое.

Кажется, я начинаю понимать, почему Антон-Эмо склонен к истерии. Есть в кого. Законы наследственности никто не отменял!

– Стас давно нас уговаривал сделать снимки. Я не возражала, фотографии у него получаются очень красивые. Антон все отказывался. Худел. У мальчика идефикс – что он толстый, ест всего один раз в день, вообще ничего не могу с ним поделать. И вот, наконец, сын заявил, что доволен своим скелетом... Мы фотографировались в гостиной, – всхлипнув, Олеся зачем-то судорожно вцепилась в рукав моего джемпера, – когда это все случилось. Зачем я побежала к лестнице! Антон увидел, и... Он плачет уже четыре часа, без перерыва! Я пыталась говорить с врачом «Скорой», просила, чтобы он посмотрел сына. Но он сказал, ему некогда, к тому же... этот, знаете ли, хам, заявил что истериками не занимается. Якобы не его компетенция. А Марину и Андрея я не нашла. Хорошо, что вас в конце концов встретила! Пойдемте же скорее, я так волнуюсь!

Как я понимаю «хама»! Но вслух говорю другое:

– Да уж, я еще за обедом заметила, нежный у вас сынок.

Циклон с антициклоном устраивают бурю на миловидном личике, проносятся по правильными чертами лица. Олесе очень хочется со мной согласиться, подтвердить: ребенок вредный, ребенок капризный, ребенок, с учетом уже достаточного возраста, просто невыносимый! Но рассудок слабеет под сокрушительным натиском вечной огромной материнской любви. Антон растет без отца. Он старается, только ничего не выходит. Дурное влияние, плохая компания, несчастная любовь.... Мне кажется, что я слышу эти свистящие в голове Олеси мысли. Буря тем временем становится слабее, а потом и вовсе исчезает. Какие ясные у женщины глаза, на пол-лица, и сколько в них сияющей абсолютной любви и доброты.

«Панин – скотина, эта девочка же – настоящее сокровище, – думаю я, отворачиваясь от чистых глаз. Мне очень стыдно за мысленное ерничанье над сыном Олеси. – Вот оно, счастье. Ему же экзотику подавай, олигарх хренов! Нигерия, Вуду. Интересно, к каннибализму его темнокожая мадам не приобщала? Все же деньги портят людей, развращают. И, пожалуй, никто не может устоять перед ржавчиной пресыщенности, которая сгрызает все нормальные здоровые жизненные ценности...»

– ... оказывается, он успел влюбиться в эту девушку. Говорит, что его чувства очень серьезны, что он хочет на ней жениться. В пятнадцать лет все серьезно. Если любовь – то до конца дней, разумеется. Это позднее выясняется, что конец любви приходит раньше, чем конец всего остального. А сейчас... Он просто бредит этой особой!

Пожалуй, беруши мне не нужны. Я научилась отключать звук голосов окружающих. Только вот момент выбрала для этого не самый лучший.

– В какую девушку влюбился ваш сын?

– Которая упала. Ее Таней зовут. Он боится, что девочка умрет.

– Уже. Умерла.

Таня-Антон, Антон-Таня. Мне кажется, этот пасьянс не складывается. Нет, Антон никак не может быть тем парнем, про которого судачили «туфельки». Девчонки говорили: кавалер горничной красив, а этот же – недоразумение ходячее. Опять-таки, какие планы семейной жизни с подростком! Или все-таки Антон? У здешних дамочек выбор ограничен, вкус непритязателен, а Тане не было и двадцати, лет семнадцать-восемнадцать, разница в возрасте не такая уж и критичная...